Ламар: Ты злоупотребляешь своим талантом. То, что тебе даровал Господь, достается немногим, а ты бросаешь этот дар в окно.
Элвис: Я ничего не могу поделать.
Однажды, в самом конце, за кулисы явился Вольфман Джек. Они сидели в гримерке, и Вольфман спросил: «Каково это — быть Элвисом Пресли?» На что Элвис ответил: «Скажу тебе, Джек, это очень, очень неприятно».
Рецепты доктора Никопулоса в течение последнего года:
1790 таблеток амфетамина
4996 таблеток успокоительного
2019 таблеток наркотических веществ
В последний день кровь Элвиса содержала:
«Кваалюд»
«Валиум»
«Вальмид»
«Гидокан»
«Диалудид»
«Амитал»
«Карбитал»
«Секонал»
«Плацидил»
На розовом рассвете продавцы раскладывают сливы и бутылки с облепиховым соком под полосатыми навесами. Снежинки, залетающие даже под стеклянную крышу, застревают в ресницах, на линзах. Бары давно закрыты, над бумажными стаканчиками с кофе клубится пар, как от дыхания. Одинокие снежинки тают или испаряются — быстро, как все одинокие кристаллы, без защитной влажности, без защитного покрова, земля осталась бесснежной. Ничто не скрывает узор из жвачек, мозаику из жеваных комочков. Из минаретов доносятся механические призывы к молитве: поезд дальнего следования из Таммерфорса прибывает на четвертый путь. Поезд дальнего следования на Улеоборг отправляется с восьмого пути. Счастливого пути!
Тихая дрожь на морозе.
Одинокие реки, что текут к океану, к морю.
Одинокие реки, что вздыхают:
Утром 16 августа 1977 года Элвис принимает таблетки, просит не беспокоить и отправляется в туалет, читать книгу о туринской плащанице. В какой-то момент у него случается инфаркт. Когда Джинджер, которая на самом деле не любит его (ей восемнадцать, и в ночных клубах у нее есть другие поклонники, постройнее), на следующий день после полудня поднимается наверх, чтобы проверить, почему Элвис не лежит рядом с ней в кровати, она находит его на полу, темно-синим лицом вниз, с высунутым языком и спущенными штанами.
Он умер.
6
Этот снег скользит вниз крупными хлопьями на розовом рассвете. У берега спят зимние корабли, спят дикие утки, все, тихо спят, спрятав голову под крыло. Вдалеке вьется дым из вечно бодрствующей фабричной трубы, над крышами домов, над чердаками. На переднем плане падает снег, снежные хлопья, они не кружатся, а парят, ложатся на дома и людей, людей и детей.
Привет из слоев атмосферы высоко над нами.
Над крышами и собаками.
Над живыми свечами и искусственными фонарями.
Последний снегопад в году, думаю я, следующий — в ноябре.
Но этого пока никто не знает.
Пока.
На рассвете я иду домой вблизи от железной дороги. Хлопья снега скользят вниз, влажные, их много, они застревают в ресницах. Рядом со мною высокие ели, ветки сгибаются под тяжестью снега. Вокруг тихо, в елях шумит ветер. Нигде никого, поездов нет. Мои ноги ступают по гравию под снегом, хруст. Двигаюсь медленно, но верно, вперед. И вот. В эту минуту. Внезапно, безо всякого предупреждения, не считая всего, что было до этого, до меня доносится звук, чуть надтреснутый. Я останавливаюсь. Оглядываюсь по сторонам. И вот. Медленно, медленно, прямо перед моими глазами они скользят вниз. Перед моими линзами, в ту же секунду прозрачными, прямо передо мною — они, здесь.
Я протягиваю руку, рукавицу к ним. Они ложатся на шерсть. Я смотрю на них кристально ясным взором. Который знает. Что два звездчатых дендрита, не меньше полусантиметра в окружности. Что они одинаковы не только на первый взгляд, но и на глубочайшем молекулярном уровне, именно здесь, передо мной. На моей рукавице. В другой руке по-прежнему бумажная кружка в клеточку, уже пустая. Ели шумят. Ни одна птица не поет. Я останавливаюсь, стою. Вокруг меня идет снег, большие снежинки, скользят зигзагами. Моя рука вытянута. Ни одна снежинка не опускается на рукавицу рядом с теми двумя. Вокруг них пустота. Они светятся. Где-то за спиной, далеко, свисток поезда. Я не оборачиваюсь. Таких поездов давно уже нет. Которые свистят. Паровозы. Я поворачиваю назад. Смотрю вниз, на вытянутую руку.