- Коля, это внештатная ситуация. У меня, как у главы спецподразделения МВД, есть чёткие инструкции на данный счёт. Что бы ни случилось, мой служебный долг – защищать подчинённых. То есть тебя. Любой ценой. Вот и всё.
Галя… как же ты можешь говорить об этом так спокойно, так спокойно смотреть мне в глаза, поглаживая пистолет… Даже чуть улыбаясь. Чему ты улыбаешься? Ты думаешь, я соглашусь? Какое мне дело до твоих инструкций? Кто их выдумывал – какие-то снобы, никогда не ходившие по лезвию?
Твой служебный долг… Нет уж, мой долг, Галя. Человеческий. И он подсказывает мне, кто из нас уже не увидит сегодняшнего вечера.
Ты ничего не сможешь поделать. Хоть ты и сильная. Что ты там говоришь? Да, ты права, я тебя не слушаю… Наверное, в первый раз я тебя не слушаю. Но всё равно говори: для меня это – твои последние слова. Я просто ощущаю их, их мелодию, их металлические ноты… Но, перебивая, прошу тебя на прощанье:
- Поцелуй меня, Галя.
Так вот глупо. В сыром и холодном подвале. И ничего больше не надо, и пусть кончится жизнь. Просто поцелуй меня, Галя.
Ты замолкаешь на секунду. Полковник Рогозина, ты сейчас объявишь мне выговор, да?
И нет ответа. И нет, и нет, и нет…
Стало ещё темнее, я ничего не вижу. Я только ловлю твоё резкое движение. Порывистое, почти отчаянное. Рядом, вплотную, касаясь меня – твоё лицо, руки, плечи… Солоноватые дорожки по щекам. Ты плачешь, Галя?..
Солёный, терпкий, обжигающий поцелуй ледяными губами, твои неожиданные, невозможные слёзы, шаги за дверью, время вышло, холод пальцев, грохот, свет, крик, толчок в грудь и …
… и краем глаза, вмиг разучившись дышать, я вижу, как ты жмёшь на курок приставленного к виску пистолета.
- Галя! Галя!!!
- Галина Николаевна!
- Петрович, что это?.. Галя?!
Майский, Тихонов, Соколова, Лисицын. Ещё кто-то. ОМОН. Нашли нас всё-таки. Поздно, слишком поздно.
Я смотрю на неё. Бледная, мокрое лицо. И кровавая нитка тянется от виска.
А я так и не вспомнил, как дышать.
- Эй, Петрович! Ты чего это? Ну-ка, очнись!
Майский бил Круглова по щекам, Юля с Иваном бросились к Рогозиной, кто-то уже вызывал «Скорую»…
- Серёжа! Нужно её быстро в реанимацию! Очень плоха, минут двадцать есть!
====== Ты или я. ======
[iТы или я[/i]
«Минут двадцать есть» – простая фраза. Да и треть часа – совсем короткий отрезок времени. Только кто мог знать, что за него случится…
[i]Семь минут.[/i]
Бешеная гонка до Москвы – не на машине, на вертолёте. Воздух толчками входит в лёгкие, комок страха физически ощутимо пережимает горло. Галя почти не дышит, лежит на белой каталке, опутанная сетью трубочек, проводов и капельниц. Из вены торчит катетер. Над ней – суетливые, сосредоточенные, бледные медсёстры.
Облака за окном рябят ночным дождём. Ветер, шум, треск лопастей смешиваются и ввинчиваются в опустошённый мозг. Пульс редкий.
[i]Восемь минут.[/i]
Прилетели. Посадка на крыше Главного клинического госпиталя МВД. Ещё не улеглись воздушные волны, а санитары, бережно держа носилки, уже выпрыгнули из вертолёта. Где-то в дождливой темноте распахнулась дверь, вспыхнул нестерпимой белизной приёмный покой. Бесконечные коридоры… Вместе с санитарами и группой врачей Галя исчезла за стеклянной матовой стеной. Кто-то – видимо, Майский, – пытается оттащить от входа в операционную.
60 ударов в минуту.
[i]Десять минут.[/i]
Из операционной выбегает сестра в сбившемся халате. Несколько терминов на латыни, брошенных фельдшеру, – и они вместе торопятся прочь.
- Что случилось? Что с ней? – яростно, громко, отчаянно…
- Ведите себя прилично, гражданин! Вы ей кто? Муж? Родственник? Нет? Тогда обратитесь за информацией на рецепшен.
- Убери руки, Серёга!
- Стой, Петрович! Стой! Куда ты собрался?
- Мне… надо… её видеть!!!
- Сестра, дайте успокоительного! – Майский, сам не находя себе места, суёт в руки Круглова стакан воды. – Подожди, Петрович, всё будет нормально, всё будет нормально!
57 ударов в минуту.
[i]Одиннадцать минут.[/i]
Всё в тумане. Чьи-то лица. Голоса. Руки, трясущие за плечи.
- Родственники в Москве есть? Отец? Где он? Нужна срочная пересадка костного мозга.
Круглов поднимает голову, отрешённо смотрит на врача.
- Нет её отца в Москве. Неизвестно, где он. Вчера – не поверите! – сбежал из плена.
Кажется, доктор подумал, что Круглов не в себе. Начинает выспрашивать о том же у Майского. А Серёга-то тем более не в курсе, где сейчас Галин отец. Он же ничего не знает… А почему, собственно, именно отец?..
- Я могу быть донором? – вопрос вырывается даже прежде, чем успевает оформиться в мозгу. Хирург задумчиво глядит в лицо. Потом смотрит на часы. Склонив голову набок, говорит:
- Ваш костный мозг может не подойти. Кроме того, для периода реабилитации донора требуются специальные медикаменты. Их подбор нуждается в длительном исследовании. А времени у нас в обрез.
- Не тяните! Я могу стать донором или нет?
- Можете. Но, повторяю, без правильно подобранных лекарств операция может иметь для вас летальный исход. Если вы согласны, мы рискнём, но шансы на успех ничтожны.
Согласен ли он? Разве может встать такой вопрос? Особенно после того, что сделала Галя?
50 ударов в минуту.
[i]Тринадцать минут.[/i]
Кварцевый свет операционной режет глаза. То, что это может быть последний свет в его жизни, даже не приходит в голову. В голове вообще нет ничего, кроме единственной мысли о Гале. Гале, которая, угасая, лежит где-то за клеёнчатой перегородкой.
Тёплая игла вонзается в кожу, по телу разливается тяжёлая сонливость, и Круглов уже не видит, как блестит, отражая серебряные звёзды, острый скальпель…
49 ударов.
[i]Пятнадцать минут[/i].
В операционной колдует бригада высококлассных медиков. Часы беспощадно тикают в огромном белом холле. Майский нервно ходит из угла в угол, ожидая результатов анализов. Если они потеряют ещё и Колю…
Валя тихо плачет, уткнувшись в плечо Тихонова. Иван бессмысленно смотрит на портрет Пирогова, висящий напротив. Рядом, на диване, сгорбилась Юля. Лисицын остался в Крюкове – разбираться с похитителями…
40 ударов в минуту…
[i]Восемнадцать минут.[/i]
Двери операционной распахиваются, выкатываются носилки, спешат врачи… Никаких объяснений. Единственные выхваченные из страшной толпы слова – клиническая смерть.
И спокойное, спящее, почти счастливое лицо Рогозиной.
120 ударов в минуту.
[i]Девятнадцать минут.[/i]
Валю унесли в ординаторскую – потеряла сознание. Пошатываясь, туда же пошёл Майский. Иван даже не пошевелился – так и смотрел, не отрываясь, на Пирогова.
100 ударов в минуту.
- Отторжение костного мозга. Новокаин, три кубика!
- Пульс учащённый. Пятнадцать секунд.
- Разряд! Время!
- Двадцать две секунды. Пульс – 115 ударов в минуту.
- Давление?
- 140 на 100.
- Парааминобензойную кислоту, внутривенно! Пульс?!
…
И полторы минуты – этот страшный сон.
[i]Двадцать минут.[/i]
- Эритроциты в норме. Пульс – 81 удар в минуту.
- Всё. В реанимацию. Морг отменяется, господа! – и с усталой, серой улыбкой главный хирург стягивает маску с вспотевшего лица. – Кто она хоть?
- Полковник Рогозина, глава ФЭС.
- Вот те на! Давненько хотел познакомиться, да только не так, конечно! Как там у донора дела?
- Пока ещё жив…
[i]Пока ещё жив.[/i]
[iТы? Или я?[/i]
====== Только Чудо. ======
Утро узкими лучами прорывалось сквозь набрякшие дождём тучи. Хирурги Главного клинического госпиталя МВД дремали после бессонной ночи: две операции, и обе – на грани смерти.