— Выходит, и Ева что-то умеет, — рассмеялся Борис, — выходит, и она на что-то способна.
— Тебе виднее, — ядовито заключила Евдокия.
— Сестренка, ты злючка.
Евдокия подумала: «Вижу, вы спелись, мои котлеты ты никогда не хвалил».
Но упрекнуть брата вслух она не решилась — не посочувствует, засмеет.
— Это странно, — удивился Борис, — не даешь мне сказать ни слова. Вот и пойми этих женщин. Речь о жутких вещах, а сестрицу мою беспокоя котлеты. Почему ты всегда зависаешь на пустяках? Тебе что, не интересно про кровь?
— Уже не интересно!
— Почему?!
— Я абсолютно уверена, что Ева всех нас искустно дурит, — отрезала Евдокия. — Осталось выяснить, зачем ей это понадобилось.
— Так давай выяснять.
— А я чем, по-твоему, занимаюсь? Это ты зависаешь на мелочах: капли, лужицы — все ерунда. Истина только в котлетах!
— Вот она, женская логика! — поразился Борис. — Убей, не пойму о чем идет речь. Дуня, куда ты клонишь?
— Если дашь мне два-три часа, я тебя просвещу, — заверила Евдокия, чем привела брата у ужас.
Он завопил:
— Нет-нет! Не сейчас! Давай, лучше я тебя просвещу.
— Бесполезно, — не согласилась она. — Твой разум молчит, после котлет в тебе остался только самец.
Борис обиделся:
— Почему это?
— Мясо способствует созданию адреналина, а уж Ева знает на какие подвиги направить этот гормон.
— Слишком ты стала начитанная.
— Не забывай: мой муж медик, — напомнила Евдокия. — Поэтому я могла бы продолжить, каким непоправимым химическим изменениям теперь подвергнется твой организм после злосчастной котлеты.
— А может быть лучше продолжу я, ведь я начал первым.
— Так и быть, попробуй, — сжалилась сестра.
— А тут и пробовать нечего. После ужина раздался телефонный звонок…
— Соседка!
— Соседка.
Евдокия немедленно вставила:
— Представляю чего ты наслушался.
— Да, женщины немного поговорили, — мягко согласился Борис.
— Немного? Ах да, минут сорок болтали, не больше, меня же ты упрекать начинаешь уже в первые секунды разговора с подругой.
— Ева отправилась открывать дверь соседке, — не обращая внимания на очередную ремарку сестры, деловито продолжил Борис, — я же времени не терял. Заметь, перед этим мы с Евой находились в одной комнате и ни на секунду не расставались. Так вот, Ева пошла к соседке, а я снова метнулся к роялю.
— И что?
— Опять кровь на клавишах.
— А Ева?
Борис рассердился:
— Что — Ева?
— Ева-то где?
— Сейчас?
— Ну конечно!
— Она в столовой, с соседкой беседует, а я, пользуясь этим, тебе звоню. Дуня, здесь чертовщина какая-то: опять (уже в третий раз!) на клавишах кровь. Заметь, Ева снова об этом не знает.
— Это ты так думаешь, — ехидно вставила Евдокия.
— А как еще я думать могу, если мы с ней не расставались? Дуня, пойми, Ева на кухне была, потом в столовой. Она стопроцентно в кабинет не ходила.
— Боб, не хочу тебя обижать, но иногда ты бываешь ужасно рассеянным…
— Не смей делать из меня дурака! — вспылил Борис. — Или ты забыла, что я здесь по твоей просьбе?! Сначала ты впутываешь меня, а потом… Ты что, издеваешься?
Евдокия пошла на попятную:
— Ладно-ладно, пусть так, как ты говоришь, но от меня-то чего ты хочешь? Ведь не за тем же ты мне звонишь, чтобы впечатлениями поделиться.
— Само собой, не за тем. Дуняша, мне нужен совет врача.
Она испугалась:
— Речь о муже?
— Да, я хочу эту кровь сдать на анализ. Чья она: животного или человека? Или это вообще не кровь. Короче, Леня рядом?
— Да.
— Тогда передай, пожалуйста, трубку ему.
Затея совсем не понравилась Евдокие.
— Об этом не может быть речи! — закричала она, с ужасом представляя, что Лагутин узнает о деятельности, которую жена развернула за мужней спиной, нарушив все свои обещания и его запреты.
Борис удивился:
— Не может быть речи? Почему?
— Сейчас объяснить я тебе не могу, но поверь (умоляю!) на слово: у меня от этого могут быть неприятности. И очень большие. Вплоть до развода, — воскликнула Евдокия, нарочно сгущая краси.
Но разве этим Бориса проймешь — каким-то разводом. В развод-то он и не поверил:
— Глупости, пустяки. Леонид Палыч поймет. Он трезво мыслит, тем более, что я сам ему все объясню.
«Ха! Трезво мыслит и потому в кровь на клавишах непременно поверит — вот она, хваленая мужская логика!» — подивилась Евдокия и заявила:
— Как раз твоего объяснения мне слышать и не хотелось бы. Я не позволю с ним говорить.