— И каков же масштаб изменения времени на поверхности планеты?, — поинтересовался я.
— Один к восьмидесяти. Одна минута здесь — восемьдесят там.
Воцарилось молчание. Я посчитал в уме предполагаемый возраст колонистов и спасателей, только присвистнул и покачал головой.
— По этой причине, — продолжил Москвин, сделав пару коротких затяжек и выдохнув целое облако терпкого ароматного дыма, — Мы считаем, что если отправить к низкой орбите относительно небольшой корабль, а на высокой орбите оставить спасательное судно, мы сможем с помощью нейродесантирования внедрить своего агента в какого-нибудь высокопоставленного аборигена — представителя местной знати, чтобы он мог найти место посадки хотя бы одного корабля — неважно, какого именно — и установить связь с помощью специального кода со спасательным ботом «Крузенштерн». Затем — со спасбота будет отправлена посылка — специально сконструированный прыжковый двигатель для замены основного атмосферного двигателя лайнера «Андромеда», с целью эвакуации персонала колониальной экспедиции.
Я скептически улыбнулся:
— Вы считаете, что за эти десятилетия колония могла выжить?
— На «Андромеде» имеется оборудование стазиса, в котором на момент отбытия находилось 95% колонистов. Есть ненулевые шансы, что команда корабля не стала рисковать, и в аварийной ситуации не отключила это оборудование, предпочтя воспользоваться стандартной процедурой — обезопасить периметр корабля, замаскировать его и защитить с помощью силовых полей, выставить аварийный радиобуй и уйти в стазис в ожидании спасательной команды.
Безопасник кивнул, и выложил передо мной небольшой предмет размером с наушник:
— Это — одна из наших последних разработок. Универсальный радиопередатчик. Сбрасывается рядом с точкой нейродесантирования прямо с орбиты. Работает от тепла встроенной батареи, способен установить связь с орбитальным кораблём на удалении до 50 000 км от поверхности планеты. В данном случае — с одноместным космическим шаттлом класса «Союз-18», оборудованным блоком нейродесантирования и геле-ванной для долговременного автономного стазиса астронавта.
Я повертел гладкую ртутную каплю на ладони.
— Радиус действия?
Москвин усмехнулся:
— Тебе хватит.
***
Когда за Антоном закрылась дверь, каплей открыл ещё один документ и передал планшет Москвину. Тот уставился на изображение:
— Кто это?
На него с улыбкой смотрела молодая веснушчатая женщина лет двадцати — двадцати пяти. Она повела глазами, смутилась, поправила волосы, которые ветерок приподнял и уронил на очаровательный, немного вздёрнутый носик. Анимация повторилась снова. Генерал перевёл глаза на безопасника:
— Ну?
— Голицына Вера Аркадьевна. Наш герой имел с ней продолжительную связь после миссии «Хота-5». Ну, это когда те сектанты…
— Не пересказывайте, я помню. Какого рода связь?
— Девушка была среди спасённых группой Заковырина. Отношения затем развивались бурно, почти год были вместе. Затем произошёл разрыв отношений.
— Кто был инициатором разрыва?
— Она.
Москвин задумчиво потёр переносицу, не отрывая глаз от улыбки девушки:
— Очень странно. Астродесантник, да ещё из особистов — мечта каждой девушки. Вон, сколько их вокруг Академии вьются в поисках своего «принца».
— По донесению источника в батальоне, — каплей перелистнул на следующую страницу, — Это случилось из-за несовпадения жизненных интересов. Вера Голицына — дочь известных астробиологов Голицыных. Училась в тот момент времени на ксенопсихолога, последний курс. Очень целеустремлённая девушка, карьеристка. Именно после расставания с ней капитан Заковырин начал вести свой… кхм… асоциальный образ жизни.
Генерал резко повернулся к безопаснику:
— А почему я только теперь узнаю об этой важной детали его биографии? Вы понимаете, что стоит на кону? Почему её не нашли, не привезли сюда? Любые гарантии работы, трудоустройства, хоть отдельную планету ей для диссертации! В чём дело, капитан? Почему такой непрофессионализм?