«Приятно, очень приятно, настолько, что сам боюсь себе в этом признаться, а еще приятно вот так держать тебя за плечи и слушать сбивчивые объяснения, и запах твой — слегка горьковатый с нотками свежего осеннего дождя — приятен, но я никогда тебе об этом не скажу».
— Я всё понял тогда. Вы хорошо умеете объяснять. Я больше никогда… Не буду претендовать на вас. Игорь, вы простите меня?
Мои пальцы на его шее забило противной дрожью. Нехорошей дрожью. На ум пришли те слова, что я сказал ему тогда в ванной, когда он попытался первый и единственный раз меня поцеловать. Кажется, я матерился, оскорблял его. И точно помню, как сказал, будто он не нужен мне ни в каком виде, даже даром. Ударил по пальцам, которыми он меня касался, да так, что у самого рука болела, а он растирал молча свою, уже больше не пытаясь что-то мне объяснять. Потом заставил смотреть на нас со Светкой, зная, что ломаю все, что есть между нами… А было многое, связь успела стать прочной. Смешно подумать — он делал мне минет, я трахал его, но мы никогда не целовались. Я не позволил ему тогда, пресек попытку, будто боялся, что этот поцелуй всё изменит, что наши отношения станут слишком личными. Боялся привязанности к парню, не хотел ничего менять в своей жизни. Унизив, дал понять, где на самом деле его место в этом доме, а он еще и виноватым себя чувствует, не разговаривает со мной, избегает взглядом, из комнаты своей не выходит, когда я дома, видимо, чтобы не смущать «хозяина». Стал реально только домработницей. Знал бы ты, мальчик, как мне было «противно», как я этого «не хотел». Знал бы ты, как боролся с собой, чтобы самому тебя не поцеловать тогда, как всякий раз по лезвию хожу, когда вот так тебя касаюсь. Неужели ты не знаешь, что, когда действительно противно, просто не встанет.
Пальцы стиснулись на его шее еще чуть сильнее. Борясь с желанием нагнуть его над столом и стянуть эти болтающиеся, как на вешалке, штаны, я перевёл дыхание. Что-то меня останавливало. Не хотел все усложнять, наверное, да и чувство жалости, так мне не свойственное, заставило передумать. Я и без того виноват перед ним за свою выходку — за оскорбления и тычки, за унижение перед Светкой. Убрал от него руки и, кажется, услышал облегченный выдох.
— Вы должны знать: я никогда так не поступал, ни с кем. Никогда ничего не добивался шантажом, не играл на принципах другого человека. Просто… Так получилось тогда, и я очень сожалею, что заставил вас пройти через такое.
И это он говорит человеку, который заставил отрабатывать карточный долг настоящим рабством? Вот так поистине ходячее недоразумение. Недаром его мама Андрияном назвала. Уж не думает ли он действительно в своей маленькой головке, что склонил меня против воли к сексу? Эти мысли вызвали улыбку. Я отошел к столу, увеличивая расстояние между нами.
Что ж, мальчик, ломать тебя я больше не стану, а то совсем умом тронешься. Живи спокойно, по договору с твоим братом ты еще два месяца мне должен. Пусть это будут просто функции домработницы, хватит с тебя стресса.
— Всё не так, как ты себе представляешь, Андрей.
— А как?
— Это уже не важно. Но знать ты должен одно — винить себя тебе не за что. Я взрослый мужчина и сам принимаю решения в своей жизни. Твое желание было дерзким, не более. То, что было между нами, было обоюдно. Будь спокоен, занимайся домашними делами, учись, делай, что делал еще два месяца, отпустить тебя раньше не могу. Ты отрабатываешь карточный долг своего брата, а долг, как говорится, платежом красен.
— Вы, правда, на меня не злитесь?
— Нет, не злюсь, — только на себя, идиота, что ребенку психику снес. — Больше не думай об этом. И если вопросы какие-нибудь будут по задачкам твоим или вообще, не стесняйся, подходи, хватит в молчанку играть. Сейчас я в ванну и спать. Ты на сегодня свободен, сходи, погуляй с друзьями, если хочешь, нечего дома сидеть, — потому что если увижу тебя сегодня хотя бы еще раз то, боюсь, придется на деле показать, как мне «не понравилось» тогда. А это никому из нас не нужно.
Он кивнул и вышел из кухни, а я… Я — идиот, вот кто я такой.
========== Часть 2 ==========
Вечеринка подходила к концу, и почти все гости уже разошлись, когда я зашел на кухню и увидел, как Артур и Андрей, что-то увлеченно обсуждая, попивают кофе.
К гостям я его специально не допускал, чтобы лишний раз не объяснять, кто он и откуда. Андрей преимущественно работал на кухне сегодня, да и еду я заказывал из ресторана, чтобы ему не пришлось стоять у плиты целый день. Его задачей было сервировать стол, ну и просто быть на подхвате. К концу вечера он все-таки вышел из своей комнаты, чтобы заварить кофе, за этим занятием Артур его и застал. Дюха улыбался ему, что-то оживленно рассказывая, но, увидев меня в дверях, тут же помрачнел. Поправив очки, так и замер с чашкой в руке, не зная, куда себя деть, будто я на него с палками накинусь. И так не по себе стало от этого его затравленного взгляда.
— Что ж ты, Игорь, работника своего в черном теле держишь, как золушку? Не может парень даже в зал выходить. Отдохнул бы с нами, выпил, расслабился. Ты не слышал разве, что крепостное право отменили?
Андрей от такого заступничества совсем потерялся: снял очки, потом снова надел, в итоге вообще вылив кофе в раковину, открыл воду и принялся мыть чашку, будто разговор совсем не о нем шел.
— Андрею не комфортно среди нас было бы. Я исключительно о нем заботился, не приглашая на всеобщее обозрение. Вы же его, как зверушку диковинную, разглядывать начнете, еще и допрос с пристрастием устроите: «отчего да почему».
— Ну, это ты зря. Парень сам решить мог бы.
— Он здесь сам ничего не решает. В этом и смысл. Иди, Андрей. Поздно уже, тебе в институт завтра.
Он поставил чашку в сушилку, скользнул по мне взглядом и, не глядя на Артура, вышел.
Другу по карточному столу я эту тему больше обсуждать не позволил. Перевел разговор в привычное русло, а потом вообще намекнул, что поздно и пора закругляться. Где-то около часа ночи, закрывая дверь за последним гостем, я думал о словах Артура про крепостное право, и ко всему в придачу перед глазами так и стояло улыбающееся далеко не мне лицо Дюхи. Чувствовал я себя от произошедшего, мягко сказать, паршиво. Во рту оскомина, в горле ком, голова полна плохих мыслей, и все происходящее в этом доме приправлено смесью неправильности и моей вины.