— А, повесть, роман… Какая разница? Я, если честно, еще сама толком не знаю, что из всего этого получится. И не будем больше об этом, ладно?.. Я о другом хотела с тобой поговорить. Если уж мы решили отпраздновать твой день рождения в узком кругу и дома, то, может быть, ты хочешь, чтобы я сама состряпала праздничный торт?
— Зачем? — Борис с искренним недоумением пожал плечами. — Тетя Даша все приготовит… Нет, ну, конечно, если тебе очень хочется несколько часов покрутиться у плиты, то — пожалуйста!
— Да нет, я просто предложила, — она отодвинула от себя тарелку и встала из-за стола. — И, вообще, ты знаешь, я почему-то сегодня очень устала. Пойду, наверное, лягу…
Он не стал возражать. Впрочем, Поля и не ожидала другого. Прошла в спальню, расправила постель, юркнула под одеяло. Долго и бессмысленно вглядывалась в неровные тени, бегущие по потолку, а потом уснула…
Как ни странно, наутро ситуация показалась вовсе не такой уж трагичной. На потолке, там, где вчера метались безумные и жутковатые тени, теперь расплывались розовые рассветные блики. Золотисто-розовым казался и нежный тюль, слегка колышущийся от дыхания ветра. В комнате было прохладно и свежо, как бывает обычно или после дождя, или в очень хорошее утро, обещающее замечательный день. Боря лежал рядом, как-то неловко подвернув руку под голову. Солнце радужными искрами играло в его светлых ресницах, пробивалось под дрожащие веки, беспокоило. Он недовольно и обиженно морщился во сне, и на переносице его то залегали, то снова разглаживались смешные глубокие складочки. Поля тихонько улыбнулась и села в кровати. Ей когда-то очень нравилось вот так, сверху, смотреть на него спящего. Лицо его в такие минуты казалось необыкновенно открытым и беззащитным. Она секунду помедлила, как бы раздумывая, а потом невесомо коснулась легкой ладонью светлых волос над его лбом. Не погладила даже, просто коснулась. Но этого оказалось достаточно, чтобы его сильные загорелые руки взметнулись над одеялом и мгновенно забрались под ее ночную рубашку. Поля только охнула от неожиданности и с тихим сдавленным смешком упала вперед, уткнувшись носом в ямочку между Бориных ключиц. И щекой почувствовала, как торопливо пульсирует упругая жилка на его шее. Он все еще не разлепил ресниц, а руки уже уверенно, требовательно ласкали ее спину, гладили плечи. И губы его тянулись к ее губам, и бедра прижимались к бедрам. Ей мешала сорочка, нелепым коконом обвившаяся вокруг ног, мешало солнце, бьющее в глаза… Да и ему, наверное, тоже мешал кружевной батист ее ночной рубашки. Во всяком случае, стащил он ее с Полиных плеч, с ее покорно поднятых рук так поспешно, словно промедление могло стоить ему жизни. Она, дрожа от нетерпения, опустилась на подушку и прикрыла глаза. И тут же почувствовала, как его колени раздвигают ее ноги, как прижимается к ее груди его мускулистая грудь.
— Нежная моя девочка, я так хочу тебя, — пробормотал Борис, судорожно тиская ее ягодицы. — Полечка моя, По-олечка…
Голос его дрогнул, сорвался стоном. Поля чуть подалась вперед и обвила руками его спину, прижавшись губами к напряженному плечу. Мучительное томление, переполняющее ее тело, требовало выхода. И она даже вскрикнула, когда он наконец вошел в нее, сильно, глубоко и нежно.
Уже потом, когда Борис упал рядом, откинувшись на спину, с лицом, все еще искаженным сладкой судорогой, с каплями пота, поблескивающими на загорелом высоком лбу, потом, когда сама она, разжав зубы, выпустила закушенный мокрый угол подушки, Поля как-то отстраненно подумала, что наверняка не может быть все так хорошо в постели, если во всем остальном так плохо. Ведь не может быть, в самом деле? А следовательно, она сама во всем себя убедила, сама себе напридумывала всяческих кошмаров. Устала просто, что ли? Ведь она еще молодая, довольно симпатичная, желанная, неглупая, в конце концов. Так почему же тогда, почему? Может быть, шесть лет, так же, как три года, — возраст для брака критический? Может быть, просто требуется время? Просто нужно переждать, перетерпеть? «Ждать, ждать, ждать, — мысленно повторяла она, чувствуя, как по телу разливается ленивая сонная нега. — Ждать и еще раз ждать». Даже когда Борис, вскочив с постели и натянув плавки, не поцеловал ее, а бросил как-то буднично и отчужденно: «Полюшка, гости придут сегодня к семи, так что будь, пожалуйста, готова. И тетю Дашу поторопи, если что» — Поля изо всех сил постаралась не обидеться. И потом, когда он уже уехал в офис, убеждала себя, сидя в пенной ванне и втирая в волосы травяной бальзам: «День начался прекрасно, все будет чудесно, все будет хорошо…»
До обеда и в самом деле все было неплохо, а потом настроение немного подпортила главный бухгалтер из фирмы Бориса. Поля заехала в офис обговорить кое-что из меню, но мужа на месте не оказалось. Зато Ольга Васильевна, пятидесятилетняя, полная, нарядившаяся по поводу дня рождения босса в бордовое платье из японского шелка с ужасающими рюшами, едва завидев ее в конце длинного светлого коридора, зашептала заговорщически и громко, так что эхо расползлось, наверное, по всем кабинетам:
— Полина Владимировна, а, Полина Владимировна, зайдите ко мне в каморку на минуточку, пожалуйста!
Ничего особо приятного от беседы с бухгалтершей Поля не ждала. Ольгу Васильевну она не любила. Или, точнее сказать, отвечала настороженной холодностью на слащавую и определенно фальшивую приязнь.
В «каморке» с кожаной мебелью, голубыми жалюзи на окнах и новеньким «Пентиумом» на столе закипал чайник. Поля с тоской взглянула на фарфоровые с голубыми цветочками чашечки. Перспектива совместного чаепития ее совсем не прельщала. К счастью, бухгалтерша сразу перешла к делу и выдвинула из-за сейфа какой-то плоский и довольно тяжелый на вид прямоугольный сверток.
— Вот, — проговорила она с каким-то наигранным и чрезмерным возмущением, — полюбуйтесь!
Под оберточной бумагой оказался сервировочный столик. Как-то еще с месяц назад Ольга Васильевна пристала к Поле с вопросом, что можно подарить Борису Викторовичу на день рождения от сотрудников. Она подумала и предположила, что мужу было бы приятно получить сервировочный столик, потому что он очень любит ужинать перед телевизором, а делать это со столиком станет гораздо удобнее. Вообще-то она имела в виду нечто из тонированного стекла с позолоченной арматурой и тонкими легкими ножками на крошечных роликовых колесиках. То, что выглядывало сейчас из-под обрывков картона и капронового шпагата, меньше всего было похоже на предмет, который она хотела бы иметь в своем хозяйстве. Этот столик, наверное, выпустили в составе первой, экспериментальной партии лет пятнадцать назад и по какому-то ужасному стечению обстоятельств не продали. Ужасному для Поли, потому что, по всей видимости, этому динозавру все-таки предстояло украсить собой ее квартиру. Обе черные лаковые полочки густо покрывал аляповатый узор из огненно-красных цветов с ядовито-зелеными листьями и ягод неизвестного происхождения, арматура матово поблескивала новеньким авиастроительным алюминием, а колесики — такой же новенькой черной резиной.
— Вот, — опять провозгласила Ольга Васильевна, — видите, какой кошмар? Я просто не представляю, как мы в глаза Борису Викторовичу смотреть будем… Надо, надо было самой покупать, так нет — понадеялась на Пономаренко! А он, паршивец, посмотрите, что выкинул. «Я, — говорит, — подешевле нашел!» — и радуется… Ну, вот что, что теперь делать?
— Ничего, — Поля пожала плечами. — Абсолютно нормальный столик. Я не знаю, почему вы так переживаете…
— Но вы-то, — не унималась бухгалтерша, — вы-то ведь совсем другой имели в виду, правда?
Мягко и быстро свернуть разговор не удалось. Ольга Васильевна продолжала настаивать на том, что подарок ужасный, то ли из мазохизма, то ли еще из каких-то одной ей ведомых побуждений. В довершение всего в кабинет вошел сам Пономаренко, стеснительный двадцатилетний мальчик, с прыщавым лицом и длиннющими ресницами. При нем поток возмущенного красноречия бухгалтерши еще более активизировался. В конце концов Поля, чтобы хоть как-то приблизить финал беседы, согласилась, что столик, конечно, не такой, как ей хотелось, но вполне нормальный. После этого Ольга Васильевна резко и глухо замолчала. И Поля наконец смогла подняться и выйти из кабинета со смутным и неприятным ощущением того, что опять что-то сделала не так. Она совсем немного замешкалась в коридоре, поправляя ремешок на босоножке, но этого оказалось достаточно, чтобы услышать, как бухгалтерша оскорбленно и гневно говорит все тому же Илюше Пономаренко: