— Да что ты орёшь? — пробивается ненавистный голос, и я понимаю, что кричу я сейчас. — Никто не режет, — спокойным голосом произносит, и я замечаю, что он застёгивает мою блузку на оставшиеся в целости пуговицы.
Дышу тяжело и часто, грудь судорожно вздымается и опускается, а парень с деловитым видом прикрывает моё полуголое тело. На миг я даже задерживаю дыхание, сбитая с толку его поведением.
— Сказал ведь, не трону сегодня, — говорит и бросает на меня тяжёлый взгляд. — Мне так не надо, Хрустальная. Я отдачу люблю, а не заплаканную морду, пусть и симпатичную. Ясно? — я едва заметно киваю, пытаясь унять бешеный стук сердца.
От его слов мне не легче, вот ни капли. А разве может полегчать, когда тебе обещает такие вещи человек, который пять минут назад избил мужчину до полусмерти?
— Лежи и не двигайся, — приказывает и поднимается с дивана.
Краем глаза слежу за ним, не веря ни единому его слову. Нельзя таким доверять никогда, и бежать от них как можно дальше. А я могу? Нет. Не могу бросить учёбу, расстроить родителей, которые так мною гордятся, и подвести их.
А что я могу сделать? Как противостоять такому парню? Он чудовище, и не только потому, что похитил меня, а по его поведению, манере разговаривать в приказном тоне, и, естественно, по сцене с врачом.
«Я отдачи хочу», — всплывают его слова, и над моей головой загорается жёлтая лампочка. Такие, как он, не привыкли получать отказы, а я мало того, что послала тогда в этом клубе, так ещё и по яйцам дала. Грозный явный хищник, и просто так не отпустит жертву, пока не съест её. Значит, ему моё сопротивление только в кайф, из всего этого я делаю вывод, что, как только я начну на нём виснуть, он потеряет ко мне интерес. Скучно, когда жертва сама в костёр шагает, и тебе остаётся только сожрать её.
Надо взять себя в руки и перестать пугаться его. Надо забыть прошлое и не сравнивать. Надо быть покорной дурочкой, из тех, что хихикают на всякую глупость, и не потому, что хочется понравиться, а потому, что и правда смешно.
— Слушаю, — вырывает из мыслей, а точнее от постройки плана, грозный голос Грозного. — Что значит «провалили»? — рычит кому-то в трубку. — Подожди, — говорит через минуту, и я слышу, как отъезжает рабочее кресло. — Без глупостей, Хрустальная, — бросает мне с предупредительными нотками в голосе и выходит из кабинета. — Мне, твою мать, насрать… — вздрагиваю от жуткого тона за дверью.
Тяжёлые шаги стихают, а грубый бас звучит всё тише. Первый порыв — убежать, сверкая пятками, — я усмиряю, ведь план не такой, да и вряд ли, смогу дальше двери уйти. Окон здесь нет, потому что это подвал, а по клубу шастают охранники, так что только сильнее его разозлю. И ждать непонятно чего не могу и уйти не могу и… только не плакать! Слезами делу не поможешь, я сильная, храбрая и умная девочка. Испугалась, да, но всё из-за воспоминаний, но ведь, если Грозный был бы как… он бы взял, что хочет, и выбросил, но он не стал. Значит ли это, что и правда пока ничего плохого мне не сделает?
А вот и посмотрим, сейчас самое главное — отправить в спячку ту напуганную шестнадцатилетнюю девочку и отдать бразды правления той Але, которую все знают — сильную, независимую и умеющую закрыть рот любому наглецу. Думаю и тут же вздрагиваю, когда дверь открывается, и в кабинет заходит его владелец.
Ну же, Аля, хватит трястись перед ним. Убить — не убьёт, и брать силой не станет, потому что так ему не интересно. Ты в безопасности.
— Минут пять ещё, и я отвезу тебя, — сообщает, бросив взгляд на пузырь над моей головой.
— Я могу вызывать такси, — отвечаю ровно и гордо, рассматривая с интересом потолок.
— Не позволю, чтобы моя девушка разгуливала полуголая по городу, — проговаривает и усаживается обратно за рабочий стол.
Что он там делает? Такой вид сосредоточенный, будто важные документы составляет, хотя он ни капли не похож на бизнесмена.
— Я не твоя девушка, — запоздало отвечаю и мысленно даю себе подзатыльник.
Планировала ведь вешаться на него, как любая клубная тёлка.
Грозный ничего не говорит, только насмешливо хмыкает. Не имея, что сказать, я слежу за капельницей и считаю каждую капельку, до самой последней. Отвлекают шаги, нависшая надо мной тень и шлейф древесины, исходящий от него.
Парень со знанием дела вынимает катетер, заклеивает пластырем место, где была игла, и опускает рукав, пока я молча лежу и слежу.
— Вставай, — приказывает, закончив все манипуляции.
— Нет, — заявляю я, и слышу стук собственного сердца в ушах.
— Не понял? — прищуривается, от чего кажется ещё грознее.