– Без разговоров, – отрезает она. – Идем собираем все, что можем сейчас собрать, остальное потом. Я тебя с ним не оставлю, Яна, это уже совсем перебор! Любишь – разлюбишь, ничего страшного. Можешь обвинять меня потом, что я не в свое дело лезу, но я не дам тебе жить в этом ужасе и портить себе жизнь!
Она настроена очень воинственно, в отличие от меня. У меня опускаются руки и, кажется, окончательно ломается все, что есть внутри. Если, конечно, там осталось хоть что-то, кроме крошева из костей, органов и крови. Больно. Очень больно.
– Давай-давай, – ведет меня в спальню, – где тут у тебя чемодан?
Я показываю ей на шкаф, в котором лежат мои вещи, и она, не дожидаясь, пока я оживу, собирает все, что попадается под руку. Одежду, косметику, крема, даже расческу. Я просто безвольной куклой стою и наблюдаю за всем, что она делает, и не могу найти в себе силы ни на что. Просто стою… Никогда не думала, что я настолько слабая.
Она прихватывает еще мой планшет и зарядные, и спасибо ей огромное за адекватность, а потом берет меня под руку и снова так же, как маленького ребенка, ведет в прихожую.
– Обувь где? – спрашивает меня.
– Там, – показываю пальцем на ванную. Марк ведь налетел на меня и даже не дал снять обувь, а я потом стягивала с себя чертовы босоножки трясущимися руками, ненавидя неудобные застежки.
Катя приносит их через несколько секунд и, к моему стыду, даже помогает обуться. Я наконец-то пытаюсь начать соображать и подхватываю свою сумку с ключами и документами, плетусь за Катей в подъезд, тут же застывая на месте.
Давид стоит и что-то смотрит в телефоне с абсолютно расслабленным видом, словно в его второй руке нет заломанного запястья моего жениха. Эм… бывшего жениха?
Видимо, это какой-то особенный прием, но Марк и правда стоит согнувшись, а его руку за спиной, совершенно не напрягаясь, держит Давид. Я понимаю, что он меня не тронет в таком положении, да и вряд ли кто-то ему позволит, но машинально делаю несколько шагов в сторону, опасаясь.
– Девочки, готовы? – с улыбкой спрашивает Давид. Мы киваем, и он в таком же положении ведет Марка до квартиры и буквально швыряет его внутрь, следом захлопывая дверь. Тот что-то пытается орать, но Катя меня уводит за руку, передавая чемодан Давиду.
Лифт, холл, двор, машина. Я прохожу все это, словно на последнем проценте энергии, и только уже в машине, рядом с Катей, на меня обрушивается весь груз произошедшего.
Как такое вообще могло случиться со мной?
Я снова плачу, как настоящая размазня, а Катя обнимает меня и целует в висок. Давид что-то говорит, но я толком не слышу, думаю только, что нужно будет обязательно поблагодарить его за то, что так сильно мне помог.
Мы приезжаем минут через двадцать, Катя снова бережно ведет меня к ним в квартиру, Давид помогает с вещами. А когда я усаживаюсь на диван в их гостиной, чувствую себя совершенно чужой и понимаю, что не готова мешать…
– Ребят, спасибо вам огромное, – говорю, прокашливаюсь. – Мне неловко, что я вас во все это втянула, и… Может, я в гостиницу? Неудобно вас стеснять.
– Яна, – говорит Катя строго, – выкинь эту гадость из своей головы, хорошо? Чувствуй себя как дома. Ты никого не стесняешь, у нас много комнат.
– Девочки, вы приходите в себя, – говорит Давид, – а я поеду привезу вам остаток вашей компании.
– Хорошо, мась, – кивает ему Катя, и у меня вырывается тихий смешок среди всей этой лютой истерики. Вот этот огромный мужик совершенно не похож на «мась», но круто, что у них такие отношения и он не имеет ничего против прозвищ. Марк имел…
– Давид выгонит меня точно, – всхлипываю, когда он уходит, – мало того что поздним вечером ему пришлось меня выручать, так еще и всю толпу у себя дома терпеть.
– Кошечка моя, – она поглаживает меня по голове, – Давид – адекватный мужчина, он любит меня и моих подруг считает и своими друзьями. Он меня из такого же дерьма спасал, ты забыла, что ли? И прекрасно понимает, как тебе сейчас тяжело. Ты никого не напрягаешь, слышишь меня? Ты здесь, потому что дорога нам всем. И не было и шанса, чтобы после того, что он сделал, мы тебя оставили там. Ты меня поняла?
Киваю. Я поняла. И от этого снова становится очень грустно. Не от того, что меня любят, а от того, что недостойна любви тех людей, которым отдавала всю душу.
Катя делает мне горячий чай и кормит конфетами, успокаивает и пытается отвлечь от всего происходящего, а потом Давид приезжает с девчонками, и я снова забываю об ужасах жизни, когда они рядом.
Муж Кати, кажется, и правда не против того, что мы сидим всю ночь в свободной спальне их квартиры, смеемся, хотя и стараемся быть тише, плачем и обсуждаем все произошедшее.