На этом фоне и поссорились. Мирослав тоже не встал на сторону сестры, которая привыкла к тому, что все всегда решают все за нее. Ну просто… Отношения – это здорово, но адекватность должна стоять на первом месте. И в этой ситуации я выбрал поддержать Есю, потому что, черт возьми, я так чувствую. А если завтра Ксюша собьет кого-то на пешеходном? Ей нужно понимать, что не все сходит с рук.
Есеня выглядит совершенно неважно. Уставшая, болезненная, под глазами темные круги, совсем бледные губы. Мир рассказал мне все. О больнице, о том, что Есю уволили, что она чуть не потеряла сознание. Я не мог остаться в стороне, я просто не мог! Выпросил у него номер, хотя самому казалось это дикостью. Стал звонить, а она не берет. Адрес тоже выпросил у Мирослава. Когда мы встречались, Есеня жила в другой квартире. Приехал, просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке. А она не открывала, как назло, я реально почти вызвал МЧС, потому что выбить дверь не получилось – я пробовал, слишком прочная.
Но она вышла. Слишком грустная для той Еси, которую я знал всегда. Слишком бледная для той веселой улыбчивой девчонки, которой она была.
Я обнял ее, просто потому что камень с души свалился, когда увидел ее. Пусть не в лучшем состоянии, но живую!
А теперь стою на ее кухне, жду, пока закипит чайник, и думаю: а зачем приперся-то?
Для чего? Что скажу ей? Ну, приехал, испугался, разбудил бешеным стуком в дверь, а дальше-то что?
Веду себя, как осел какой-то…
Заливаю слишком хреново пахнущие пакетики кипятком и ставлю две чашки на стол, одну подвигая ближе к Есении. Мне странно. Ей странно еще больше, я вижу это. Несмотря на то что прошло пять лет, я до сих пор помню все ее привычки и проявления эмоций. И сейчас ее попытки спрятать волосы за уши и прокусить себе губы до крови говорят о сумасшедшей неловкости.
Как так вообще случается, что когда-то родные люди становятся друг другу практически незнакомцами? Я вот ничего не знаю о Есении. О настоящей Есении. Что у нее в голове, о чем она мечтает, чем живет, по ком грустит, что хочет получить на день рождения и верит ли в Деда Мороза, как в свои осознанные двадцать два. Я ровным счетом не знаю о ней ничего, кроме каких-то сухих фактов из прошлого. И мне отчаянно хочется исправить эту оплошность.
– Я ужасно не вовремя, да? – спрашиваю, улавливая крошечную неловкую улыбку на лице. Значит, я прав. Это действительно приносит ей дискомфорт.
– Да нет, – она пожимает плечами и, щурясь, делает маленький глоток все еще очень горячего чая. Сумасшедшая. – Я очень долго спала, нужно было вставать, а то не смогу уснуть ночью.
– Болит? – спрашиваю, когда вижу, как болезненно морщится Еся. Мне ужасно стыдно перед ней за Ксюшу. Ситуация вообще из разряда: лучше провалиться сквозь землю, чем пережить подобное еще раз. Если я еще и сестре расскажу, с кем столкнулась Ксюша и какие у этого последствия… Боюсь, шанса наладить общение этих двух у меня уже не будет. Яська и так не любит Ксюшу, а тут, когда она последние два дня только и тарахтит о Есении, той точно будет не жить. Поэтому предпочту помалкивать.
– Больше кружится, – негромко отвечает Еся. – И тошнит. Ну и болит, да, что скрывать.
– Ты скажи, какие нужны лекарства, может, обследование, я все оплачу, Есь, – говорю без запинки, потому что действительно чувствую перед ней свою вину, несмотря на то, что даже машину своей девушке покупал не я. – Если ты решила спасти Ксюшу от разбирательств с органами, мы должны оплатить тебе лечение, это правильно.
– Ты можешь не беспокоиться, Мирослав все оплатил в клинике, а потом зашел в аптеку, пока я дремала в дороге, и все купил. Сказал примерно то же самое, что и ты, я пыталась отказаться, но он не стал слушать.
Ах да. Мирослав. Наш внезапно влюбленный принц. Который тайно любил мою девушку, пока мы с ней встречались. А может, это Мирослав накрутил меня до такой степени, что после какой-то из ссор я просто перестал бороться за эти отношения долгих пять лет назад? Ведь ничего из ряда вон выходящего не произошло у нас тогда, чтобы мы расстались. Просто в какой-то момент оба опустили руки.