В фигуре Борова было что-то величественное и пленительное. На лекции он приходил элегантно одетым, в белой рубашке с бабочкой. Он любил пастельные тона и зеленый цвет. Даже писал зелеными чернилами. Наша учебная программа была составлена им таким образом, что историю мы слушали с историками, философию — с философами, а литературу — с филологами. Только специальные курсы читались у него на кафедре. Мало кто мог одобрить такие современные взгляды на обучение, и потому после двух выпусков наша специальность была приспособлена к банальной схеме образования.
В тот год Софийский университет был значительно расширен. Когда убрали строительные леса, стали видны два новых корпуса, названные северным и южным крылом. Готовая метафора. И вот уже во многих студенческих виршах альма-матер полетела на «белых крыльях».
Наш факультет располагался в южном крыле. Такое дешевое сравнение меня раздражало. Но все же крылья были. И еще душа и сердце…
Газета «Народна младеж» поручила мне написать очерк о первокурсниках, который тут же и напечатала. В нем было и несколько строк о профессоре Тодоре Борове. В тот же день, перед своей лекцией, он как-то странно хмыкнул:
— Коллеги, оказывается, среди вас есть мастер пера. Сегодня он проявил себя в газете «Народна младеж». Пусть он встанет, а мы на него посмотрим.
Я поднялся, похолодев. А он глядел на меня со своей ироничной проницательностью:
— Ваш очерк удался. Особенно хорошо вы описали мою бабочку…
В те времена, когда лекции переписывались с советских учебников, а потом читались по слогам, Тодор Боров говорил, не подглядывая в бумажку. Он смотрел нам в глаза, словно читая нас. Мне рассказывали, что когда на своей очередной лекции профессор не смог вспомнить какое-то имя, он тут же пошел в деканат и попросил отправить его на пенсию…
Наступил Новый, 1954 год. Сестра воткнула в вазу еловую ветку и украсила ее уцелевшими рождественскими игрушками. Когда я начал смеяться, она сказала: «Если тебе нужна елка побольше, иди на площадь». На центральной площади гигантская ель мерцала разноцветными огнями и блестящими «подарками» — красивыми пустыми упаковками.
В детстве я больше любил Рождество, потому что тогда дарили настоящие подарки. А на Новый год приходили гости — друзья, родственники. Сейчас гостем был я. Новый год превратился в мероприятие.
В холодных коридорах университета я танцевал с незнакомыми студентками. Одна их них попросила ее проводить, потому что жила где-то далеко. Мы целовались среди метели. Деревья, покрытые инеем, казались огромными скелетами. Какие-то цыганята — замерзшие чертики — прыгали вокруг нас и колядовали. Под конец девушка спросила, как меня зовут и увидимся ли мы снова…
Нет. Прорезавшиеся белые крылья уносили нас в разные миры.
Глава 5
Бессонница
Значит, и среди умерших процветает корыстолюбие: даже такой бог, как Харон… ничего не делает даром[14].
Там ничего решительно нет, никакой красоты, только сон подземный, поистине стигийский…[15]
Царь македонский Персей, когда был узником в Риме, умер от того, что ему не давали спать…[16]