«Интересно, какой номер получил бы я, если бы не Баблиояннис? — размышлял он. — Может, по соседству с Тиб?»
В столовой он сидел уже не один. Установил контакт с водителем, который работал на перевозках железной руды. Его звали Абрахам Дрингенбум. Это был высокий грузный мужчина, очень гордившийся своим именем, выбранным из какой-то исторической книги. У Дрингенбума был низкий, зычный голос, и он очень громко говорил, что конфузило Тибснорга, потому что в столовой обычно было тихо. Ему казалось, что все смотрят на них, хотя на самом деле никто не проявлял к собеседникам интереса, тем более что у многих были дефекты слуха.
— Тибснорг Пеккимоози? — пробасил Дрингенбум. — Странное сочетание... Почему ты выбрал именно такие имена?
— Меня многое связывает с ними, — тихо сказал Снорг.
— Хмм... — громыхнул Дрингенбум. — Ты так думаешь? Нехорошо привязываться к жителям Комнаты. — Он вдруг сменил тему. — Ты знаешь, теперь средняя продолжительность жизни человека достигла уже двадцати четырех лет... Не могу поверить... это слишком хорошо... Думаю, они несколько сглаживают данные, чтобы не портить нам настроение...
— А как они это подсчитывают?.. — поинтересовался Тибснорг. — Учитывают всех, кто рождается, или только людей?
— Ты сдурел?.. Людей, конечно же, людей, ведь живым рождается разве что каждый десятый...
Тибснорг внимательно посмотрел на Дрингенбума. Водитель почти не имел изъянов. Правда, на нем были брюки и серая куртка, которые скрывали тело, но, кроме зашитой заячьей губы, которую прикрывали седеющие усы, ничто не указывало на отклонения от нормы.
Как бы угадав его мысли, Дрингенбум шевельнулся.
— Все тело у меня было покрыто бородавками на противных длинных ножках, но их мне уже удалили... Самое большое отклонение в подштанниках, — Дрингенбум скривился. — Но ничего, Тибснорг... Я куплю себе все, что надо... У меня уже отложены тысяча шестьсот двадцать монет, — добавил он, прочитав недоверие на лице Тибснорга.
1620 монет были невообразимо большой суммой: Тибснорг мог отложить 22, от силы 24 монеты из своего десятидневного заработка. Денег, накопленных Дрингенбумом, хватило бы, чтобы выкупить всю Тиб — конечно, как биологический материал. Все чаще перед глазами Тибснорга вставала ее стройная, изящная фигура с копной шелковистых волос. Сны неизменно возвращали Тибснорга в Комнату, где были его близкие. А Тиб присутствовала в снах всегда.
Тибснорг снял квартирку получше — с видом на поверхность. Такие квартиры были редкостью, и он удивлялся, что его новое помещение (правда, чуть поменьше предыдущего и с двумя, а не тремя визорами) стоило только на восемь монет дороже. Он понял причину этого, лишь когда выяснил, насколько выше здесь уровень излучения. Но все равно окно многое компенсировало. Тибснорг часами всматривался в непроницаемые оловянные тучи над серо-бурыми пустынными холмами. Край материкового ледника не просматривался из окна, его можно было разглядеть лишь с башни обозрения в очень ясные дни или в хороший бинокль. Этот пейзаж, столь резко отличавшийся от красот, синтезированных в визоре, тем не менее, тянул к себе с неодолимой силой. Наверное, именно поэтому Тибснорг решил устроиться на работу водителем внешних перевозок. Интересовали его и высокие заработки, позволявшие относительно быстро накопить большую сумму.
В транспортном бюро Тибснорга принял чиновник, сидевший в инвалидном кресле. Его почти не было видно за столом, но в глазах инвалида сквозило что-то такое, что заставляло быть настороже. Когда Тибснорг изложил свое предложение, чиновник изучающе посмотрел на него.
— Вы нейтральны?
— Да... — солгал Тибснорг, зная, что невозможность иметь детей — обязательное условие при приеме на эту работу. Чиновник любезно кивнул и непропорционально маленькой ручкой что-то набрал на клавиатуре. Затем посмотрел на экран, и лицо его посуровело. Прежде чем он открыл рот, стало ясно, что разговор окончен.
— Нельзя так бездумно распоряжаться своими возможностями... — Чиновник развернулся в кресле, тем самым закончив прием.
Дрингенбум чуть не ударил Тибснорга, когда узнал об этом. Он со злостью вытащил из кармана комбинезона свой индикатор — небольшую розовую пластинку.
— Смотри, идиот! — он ткнул в нее пальцем. Когда Дрингенбум нервничал, у него сильно тряслись руки. Сейчас его палец скакал во все стороны вокруг розового прямоугольника. — Как только он станет красным, мне конец... — Светлые глаза Дрингенбума блестели на загорелом лице, которое сейчас было совершенно красным.
— Куда ты лезешь? В пески?! Ну и дурень! Ты можешь иметь кучу баб... даже если у тебя нет ничего, кроме желез. Железы самое дорогое. Все остальное стоит не больше шестисот-восьмисот монет.
— Физически у меня все в порядке, — пробормотал Тибснорг, — только нарушения периферической нервной системы.
— Это еще дешевле. Не отобьешься от баб, разорвут тебя на кусочки! Жить — не умирать! Эх, парень...
Тибснорг подумал — может, рассказать ему о Тиб, но не решился, и на этом разговор закончился.
Аб Дрингенбум был единственным человеком, с которым Тибснорг поддерживал постоянный контакт, если не считать обмена банальными приветствиями со случайными знакомыми в столовой. Тибснорг искал контактов с другими людьми, жил воспоминаниями. Женщины, которых он встречал в столовой или коридорах, не могли равняться с Тиб: они были или некрасивы, или просто уродливы. И хотя Тибснорг стал, в соответствии с правилами, носить красную нашивку, которая означала, что он не нейтральный, это ни в малейшей степени не изменило его поведения. Разве что стал суше обращаться с женщинами, которые теперь чаще заговаривали с ним. Может быть, если бы он носил две нашивки, означающие полные возможности, и в самом деле происходило бы то, о чем говорил Дрингенбум, но так, по крайней мере, ему жилось спокойней.
Через несколько дней Аб принес мрачную весть.
— У меня рак, — глухо сказал он, глядя в тарелку с невкусным, слизистым супом, содержащим полный комплект витаминов и микроэлементов.
— Ну и что? У половины людей рак, — Тибснорг пожал плечами.
— У меня уже в фазе «С», — добавил Дрингенбум.
— Но ведь у тебя есть тысяча шестьсот двадцать монет. Вылечишься... — Снорг не казался слишком взволнованным.
— Тысяча шестьсот сорок восемь монет, — поправил его Дрингенбум, — но и этого мало... Очень быстро прогрессирует. На лечение уйдет по крайней мере полторы тысячи. И я никогда не куплю себе...
Тибснорга раздражала вульгарность Аба.
— А почему дотянули до фазы «С»? Болезнь слишком запущена. Ты можешь подать жалобу на медицинский отдел.
— Это моя вина, — сказал Дрингенбум. — Я не обследовался, слишком дорого, а мне хотелось собрать побольше денег, пока индикатор совсем не покраснел.
— Но ведь тебе полагается бесплатная медицинская опека, как любому человеку...
— Благодарю... — Глаза Дрингенбума были матовыми и угасшими, выговор нечеткий, сказывалась плохо прооперированная заячья губа. — Оставят мозг, глаза и часть нервной системы, а все прочее удалят и сожгут, скажут, что для пересадки не годится из-за заражения. Потом посадят управлять экскаватором в шахте или загонят на конвейер...