Но тут такое дело, хоть с самых детских пор отец и был для меня земным воплощением Зевса Громовержца, воля которого есть закон, теперь-то у него появился сильный соперник, и…
- Валерий Борисович, - представился папа в ответ.
Немного отодвинув меня, но не выпуская из объятий, отец скинул туфли и направился в гостиную. Когда он проходил мимо Тэваза, я физически почувствовала, как отец напрягся. Наверное, он тоже сразу понял, что Тэваз – достойный ему соперник. И всё равно мне хотелось поддержать своего любимого, поэтому я оторвалась от отца и дала ему пройти дальше, задержавшись около Тэваза и взяв его за руку. Так мы и вошли в гостиную вместе, представ парой перед отцом, уже развернувшимся и глядевшим на нас, на наши руки с переплетёнными пальцами.
Летали ли молнии вокруг – неотъемлемая часть весьма атмосферной ауры отца, когда он чем-то недоволен? Нет, но я и мама ждали вердикта. Вот почему он для меня всегда был Зевсом – ему нельзя не повиноваться, но при всей своей строгости, он по-отечески нежен и справедлив.
Я, замерев, ожидала, что сейчас отец бросит нам нечто суровое: расцепили руки и разошлись по разным углам, но он произнёс только одно слово:
- Рассказывай!
И я растерялась. Потому что так и не оказалась готовой к тому, чтобы выложить перед папой всю правду. Может, и в самом деле, мне было бы проще и легче отстаивать своё право быть с Тэвазом, чем пытаться сейчас убедить отца, что наши с оборотнем сказки – сущая правда.
Я оглянулась назад, ища глазами диван, а заодно и оттягивая время. Отец тоже уселся – в кресло, стоявшее у противоположной дивану стены. Мама, оказывая мне молчаливую поддержку, заняла место рядом с нами.
Сколько я себя помню, они – мама и папа – всегда представлялись мне совершенно разными сущностями и вызывали удивительно противоположные друг другу образы, хоть и были в моём детском восприятии нераздельны, да просто напросто неотделимы один от другого.
Отец – это сам Громовержец, его воплотившиеся в физическом теле строгость и справедливость, пусть даже древние легенды и врут, что не всегда он был строг, особенно по отношению к себе, и справедлив. Возможно, когда-то именно такое сравнение пришло мне в голову потому, что в те моменты, когда отец на меня гневался, мне казалось, что на небе вот-вот сгустятся грозные чёрные тучи, подует злой, обжигающий холодом ветер, а папа протянет вдруг к изменившемуся небу руку, и с кончиков пальцев его сорвётся яркая, наказующая непослушную дочь молния, а вслед за ней я услышу гром – ещё один признак отцовского недовольства.
Гораздо чаще, конечно, мой отец был добр ко мне и ласков. Уже став старше я поняла, как безумно он уставал на работе, но тем не менее всегда старался уделить мне как можно больше времени. Пусть его и хватало на поцелуй и недолгую беседу утром или перед сном, зато тем ярче становились для меня дни, которые были его выходными. Я ждала их не как праздника, а как подарка небес и отца, старавшегося в эти дни передать мне как можно больше своих навыков и умений, я боготворила.
Мама же для меня была всегда мягким пушистым кусочком ваты – самой сладкой и самой вкусной сахарной ваты. Но только её не следовало есть, в неё можно было как в воздушное, самое нежное на свете облако заворачиваться и впитывать во все свои поры не заканчивавшуюся никогда любовь. И я всегда знала, что даже если в меня прилетит отцовская молния, я приду потом к моей светлой матери и окунусь в неё, как в мягкое лечебное облако, а после получу от неё свою порцию сладостей.
- Пфф, - выдохнула я. – Начну, пожалуй, с того, что драконы существуют.
Когда Тэваз после этих слов прикрыл глаза свободной рукой, а мама с отцом одновременно выпалили: «Что?!», я поняла, что начало было неудачным.
- Короче, папа, - о маме я сейчас немного позабыла, потому что она у меня мягкая, добрая, она поймёт, поверит, примет меня любую. А вот убедить отца – жизненно важно. Поэтому вся моя дальнейшая речь была обращена к нему и лишь в самые тяжёлые моменты я искала поддержки в Тэвазе, слишком сильно сжимая его руку или поддакивая, когда он вступал в разговор. – Я у вас с мамой оказалась немножечко ведьмой, и, поколдовав всего один разочек в своей жизни, открыла проход в другой, параллельный, мир. И я, поверь, если бы могла, сразу же, прямиком бы обратно домой – я же знаю, что вы волновались! Но… там, короче, - я шмыгнула носом, - такой эльф нарисовался…