— Почему не демон?
Парень рассмеялся, словно над детской загадкой.
— Легче легкого. Жрец.
Взлетевшая на лоб бровь.
— Жрец?
— Он изгнал бы тебя.
И Ирьиллин расхохотался, заливисто, безудержно, почти истерично. Его собеседник не знал, над чем тот хохочет, но присоединился к нему уже мгновение спустя, запрокидывая голову к небу и открывая красивую шею, усыпанную родинками.
Из ночи, дышавшей скрипом дерева, смешением наречий и ирландским виски, вынырнул Лакс. Пошел рядом с повозкой, оперся рукой и запрыгнул через край, немного тяжеловато по сравнению с тем, как сделал бы это Ирь, но восхитительно для человека. На его щеках и скулах горели поцелуи.
— Лу, говоришь? — жрец, кажется, запыхался. — Слушай, она правда хочет тебя видеть.
Лакс помолчал, глядя в спину подорвавшемуся с места парню, и потом закончил ворчливым «и только тебя», а Ирьиллин снова расхохотался.
Так они ехали на повозке в караване пэйви, смеялись или молчали, говорили вполголоса или роняли выкрики в ночную тишь. Никто вокруг не знал ничего ни о Святом Граале, ни о кричащем человеческим голосом камне, ни о колдунье, стерегущей некий волшебный котел. Зато они знали все о танцах под звездами и тысячу историй, над которыми можно хохотать и плакать, которые разобьют вновь и соберут твое сердце.
Ирь так и уснул, кажется, посередине какого-то рассказа, когда позади него хихикали проснувшиеся подростки. Лакс фыркнул, но набросил на него валявшуюся там же попону. Воины — они такие. Жизнь или смерть, сон или явь, день или ночь. Жрецы же привычно блуждали по сумеркам и предрассветной зорьке, и то, что они думали о такой черно-белой жизни, никто не знал.
***
Со странствующим ирландским народом они задержались по меньшей мере на три дня. Очень уж хорошо было жить такую жизнь, отчасти похожую на их, но только в окружении семьи и друзей и не обремененную предназначением и долгом.
Время это прошло незаметно и на удивление мирно — кроме разве что одной истории, в которую господин Айбер, конечно, не мог не вляпаться, просто потому что он — это он.
В тот день воин и двое мальчишек, находящихся где-то между детскими играми и «взрослым» времяпрепровождением ребят возраста примерно средней школы, кашеварили что-то на спонтанный второй завтрак. Шкворчали сосиски и помидоры, щедро посоленные с легкой руки Ирьллина, и вроде бы делать было уже нечего, стой да смотри, жди, когда все будет готово. Мальчишкам было невмоготу наблюдать за завтраком целых десять минут и не иметь возможность тут же затолкать его в рот.
Поэтому они сели прямо на землю, один поманил другого к себе пальцем, и они принялись рассказывать друг другу истории — сперва увлекательные, потом мрачные, а от них и до страшилок было недалеко. Завтрак, учиненный среди туманов в это сумрачное утро, был почти позабыт.
Господин Айбер как раз был по уши в делах: одной рукой он придерживал крышку, другой — длинную вилку, коленом, балансируя на одной ноге, пытался удержать тарелку, прислонив ее к ручке переносного очага — земля была насквозь сырой, и очаг спас час или около того от их жизней. Так или иначе, Ирьиллину было не пошевелиться никак, кроме как скупыми движениями продолжать убирать едва не подгорающие сосиски с огня, а за его спиной уже целая небольшая ватага мальчишек наперебой обсуждала бабадука, пиковую леди и матерного морского кота.
Ирь замер, не в силах пошевелиться. У него все холодело внутри, и бессмысленный, иррациональный страх едва не парализовал его на месте.
Воин знал, что может убить все, даже то, что люди считают бессмертным. И он с удовольствием убивал и демонов, и экзорцистов, и, при желании, мог бы убивать жрецов, знаменитых своей защитой. Его атакующая все живое, неживое и отчасти живое оборона была идеальна. Хаос выше даже самой смерти, как и жизни — но все же Ирь чертовски, прямо-таки ублюдки боялся.
И когда четверть часа спустя кто-то крадучись приблизился к нему, сосиски разлетелись веером по земле, тарелка и вилка загремели следом, а в воздухе едва слышно просвистел кинжал.
Лакс, сонный и растрепанный, с отросшей длиннее обычного бородой и травой в волосах, был в одном, самом последнем и самом важном миллиметре в его жизни от острия безумно острого клинка. Ирь стоял и шипел на него, Лакс тупо хлопал глазами и подбирал нецензурную брань, все бабадуки на лиги окрест были испепелены одной лишь этой ненавистью в сощуренных глазах.
Того паренька, который рассказал Ирьиллину про демона, звали Дакей. И он сейчас вместе со жмущейся к нему Лу заорал что-то изумленное, оказавшись случайным свидетелем этой утренней сцены.
— Ирь, ты что, сдурел?! — прохрипел Лакс, набравшись смелости и вытаращив на друга глаза. — Я имею ввиду, сдурел еще больше?!
Тогда Айбер выматерился и с размаху метнул кинжал себе под ноги, а Дакей бросился поднимать еще теплые, своим запахом как раз и приманившие его сосиски. Жареные помидорные ломтики было не спасти.
— Ненавижу эти детские страшилки! — гаркнул воин, так же резко вырывая кинжал и пряча его в ножны быстрее, чем уследил бы человеческий глаз. — Тупое дерьмо!
Дакей и Лакс переглянулись.
— Ты принял меня за бабадука? (молчание). Серьезно? (молчание с укоризной). Ладно, я понимаю, Ирь, но они же даже не страшные на самом деле! В чем проблема?
Воин снова зашипел, на этот раз сложив руки на груди и зло кривясь на весь мир вокруг.
— Думаешь, эти дурни хоть раз позаботились о том, чтобы придумать, как этих тварей убивать? А? — он поднял второй кинжал и спрятал и его тоже. — Они жуткие! И, главное, ни слова об их слабостях! А я не такой тупой, чтобы поверить, что такую тварь изгонит какой-нибудь стишок. Это просто ну очень ублюдски!
Дослушав этот монолог до конца, Лу хотела было ободряюще положить руку Ирьллину на плечо — но Лакс за секунду до этого успел отрицательно качнуть головой, девушка отдернула руку, а сапог воина пришелся по воздуху, а не хрупкому девичьему колену или животу.
— Полегче! — бросил жрец и сгреб друга в охапку.
Тот обозвал его, потом обозвал еще хуже, а потом — уж совсем отвратительно, но Лакс мастерски овладел медвежьей хваткой и способностью пропускать гадости от господина Айбера мимо ушей, так что тому не оставалось ничего, как смириться и прекратить истерику. Впрочем, отдышавшись, он повторил другу все точно то же самое: какие жуткие создания из детских историй и как мало способов уничтожить их известно кому бы то ни было, зато вызывать их умеет, кажется, каждый ребенок, который уже умеет говорить.
Может быть, беда была в том, что Ирь уж слишком сильно во все это верил? Потому что знал куда больше людей, ведь, как говорится, многие знания — многие печали…
— Только попробуй припомнить мне это, — буркнул он немного позже, доедая холодную сосиску, поднятую с земли заботливым Дакеем.
— Конечно, нет, старина, — Лакс был серьезен, как никогда. — Бабадуками и пиковым леди передашь все это сам, — и жрец нырнул за повозку, а в доски на месте, где он только что стоял, врезалась пустая жестяная миска, брошенная меткой, управляемой гневом рукой.
— Пугать девчонку было не обязательно, — жрец потянулся, сытый и сонный. — Но что сделано, то сделано. Таким придуркам, какими мы себя выставили, я бы и сам не отдал Грааль.
— Она бесстрашная, по глазам видно, — Ирьиллин остыл уже окончательно, и теперь только посмеивался над шутливыми терзаниями друга. — Один в один как та, которая налетела на нас на Бельтайн.
Лакс приподнял бровь.
— На парковке что ли? Да не, Ирь, они же разные, как земля и небо.
— Все одно, — пожал плечами воин, мигом теряя к разговору интерес, — кажется, что это та девчонка переоделась, подсела к пэйви и обзавелась парнем. Может, вообще так и было, а?