фузеи, а попробуй на морозе! такое искусство не всякому дано: сперва нужно поставить курок на предохранитель, открыть полку замка, достать патрон, сорвать зубами край его облатки, насыпать порох на полку и закрыть её крышкой-огни́вом, затем, уткнув приклад в снег, струси́ть порох в ствол, а следом заложить пулю, завёрнутую в пыжовую бумажку… и ведь это не всё! дальше следовало вынуть шомпол, утрамбовать заряд в стволе, вернуть шомпол в ложу и лишь тогда можно было ставить курок в бой… и так, покуда казачки с якутами копались, чукчи перебили фланги, ввязавшись врукопашную; здесь кончил свои дни Давидка, и смертию своею прервал какую-то неизвестную мне линию нашего родства, – пятеро чукчей свалились на него, и никак не выходило у них его убить, он всё крутился, вертелся на снегу, выворачиваясь из цепких лап врагов, и, засыпанный льдяною крошкою, пытался ещё наносить ответные удары, – в него втыкали оленные ножи и даже копья, но кольчужка хранила вояку до поры, и он сражался, – хоть лёжа, да сражался, не желая помереть, а снег вокруг был смят и густо испятнан грязью крови; рядом бились товарищи его, и слышались окрест матерные вскрики вперемешку с рычанием да воем… тут кто-то из инородцев выхаркнул словцо, и чукчи оставили его, – Давидка почувствовал себя вдруг освобождённым… только он приподнялся, чтобы встать, как один из врагов прыгнул на него сверху да вонзил ему нож прямо в левый глаз! – Давидка почуял ожог боли, словно бы в лицо ему не костяную полосу ножа воткнули, а раскалённый алый уголь! он и вскрикнуть не успел и ничего не осознал, почти мгновенно погрузившись в темноту… якуты между тем бежали, и уже много утопало в снегу убитых казаков, лишь Шестаков с небольшою группою товарищей бился ещё с краю леса… дерзок был полковник и не признавал попятный шаг, хотя бы и понимая поражение, – размахивал оружием, разил чукчей, а у них доспехи из моржовой кости, кожаные латы из шкуры тюленя-сивуча, да ещё числом берут! и смели́ же его в конце концов! – один из врагов поднял чекушу с моржовым клыком на комле, размахнулся что было мочи да всадил её в глотку казацкому вождю! – Шестаков забулькал, всклокотал, метнулся, машинально схватившись руками за окровавленное горло, но силы быстро покинули его… он лежал, уставив стеклянные глаза в пасмурное небо, и уже не видел своих бежавших прочь вояк, не видел, как чукчи хладнокровно, словно дело шло только об оленях, резали раненых врагов, а потом собирали трофеи, – медленно, деловито, с видимою радостью щупая фузеи, нарезные винтовки и тяжёлую ручную мортиру, вынутую из-под снега, – досталось им ещё и знамя, ручные гранаты и железные куяки… таким образом, становится нам ясно, что оружие в любом боестолкновении отнюдь не является критерием победы, но подобные умозаключения чужды казались новым покорителям Чукотки в лице Марикова, дяди Богдана и их присных, отчего они всячески искали для себя оружия; в Усть-Белой, между прочим, проживал купец Малков, эпизодическая во всех смыслах личность, но в Ново-Мариинске у него был склад, и главным кладовщиком там был… кто? – логика подсказывает, что главным кладовщиком на этом складе, набитом не только сахаром, мукой, скобяным скарбом, но и новыми винчестерами, купленными на Аляске, был американский немец Аренс, бывший союзник