2. Первое свойство таково, что в этой блаженной Ночи созерцания Бог ведет душу через столь уединенное и тайное созерцание, и так далеко и чуждо от чувства, что ничто принадлежащее чувству и никакое прикосновение творения не достигают души и не могут помешать ей и задержать ее на пути единения любви.
3. Второе свойство, которое она называет, происходит от духовных сумерек этой Ночи, в коих все способности вышней части души помрачены. Душа, которая не видит и не может видеть ничего, не задерживается ни на чем вне Бога, идя к Нему, потому что она свободна от препятствий форм, образов и естественных впечатлений, которые обычно смущают душу, мешая ей объединиться с вечным Божественным бытием.
4. Третье свойство таково: хотя душа идет, не опираясь ни на какой отдельный внутренний свет разума и ни на какого внешнего вожатого, чтобы получить удовлетворение от него на этом высоком пути, ибо мрак лишил ее всего этого, но тем не менее в это время горит только любовь, заставляя сердце добиваться Возлюбленного, и она ведет душу, движет ее и заставляет лететь к своему Богу путем одиночества, не знающую, как или каким образом.
5. Далее следует строка:
Ночною тьмой хранима.
На этом все сохранившиеся рукописи обрываются.
ПОЭЗИЯ
ИСТОЧНИК[86]
Как сладостно мне знать источник, бегущий
во тьме этой ночи!
Сей вечный источник от взора таится,
но знаю я дол, где он тихо струится
во тьме этой ночи.
В ночи этой темной, что жизнью зовется,
блажен тот, кто с верой сей влаги коснется,
во тьме этой ночи.
Начало берут в нем все сущие реки,
его же начала не сыщешь вовеки
во тьме этой ночи.
Собой красоту затмевая любую,
он поит небесную твердь и земную
во тьме этой ночи.
Текут его воды, исполнясь прохлады,
и нет им предела, и нет им преграды
во тьме этой ночи.
Хрусталь этих вод никогда не затмится,
но свет всей земле в них от века родится
во тьме этой ночи.
Чисты и светлы, орошают те воды
и землю, и ад, и небесные своды
во тьме этой ночи.
Великий поток сей источник рождает,
и он, всемогущий, препоны сметает
во тьме этой ночи.
В нем облик троих, воедино слиянный,
и каждый сияет, другим осиянный
во тьме этой ночи.
Сей вечный источник от взора таится,
но в хлеб животворный для нас превратится
во тьме этой ночи.
Тот хлеб вечносущий питает созданья,
их глад утоляя во мраке страданья,
во тьме этой ночи.
И вечный источник, без коего стражду,
сим хлебом живым утолит мою жажду
во тьме этой ночи.
ОГОНЬ ЖИВОЙ ЛЮБОВИ[87]
Огонь живой любови,
как сладостно ты ранишь
меня до глуби сердца сокровенной!
Ты не угаснешь боле,
сиять ты не устанешь —
сожги преграду к встрече вожделенной!
О счастие ожога!
О раны той отрада!
О ласковой руки прикосновенье —
ты к вечности дорога,
и всех долгов уплата,
и смерть, и смерти в жизнь преображенье!
О, светочи живые!
Безмерное сиянье,
что чувств глубины темные омыло,
до той поры слепые;
и радостною данью —
своим теплом и светом одарило!
Так нежно и смиренно
зажегшийся в сознанье,
лишь ты, огонь, в нем тайно обитаешь...
В душе моей блаженной
живет твое дыханье,
и ты меня любовью наполняешь!
НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ[88]
Здесь, на реках вавилонских,
ныне сижу и рыдаю,
землю изгнанья слезами
я что ни день орошаю.
Здесь, о Сион мой, с любовью
я о тебе вспоминаю
и чем блаженнее память,
тем я сильнее страдаю.
Снял я одежды веселья,
ризу скорбей надеваю,
ныне повесил на вербу
арфу, на коей играю;
мне ж остается надежда,
что на Тебя возлагаю.
Ранен любовью, в разлуке
с сердцем своим пребываю
и, умоляя о смерти,
руки к Тебе простираю.
Бросился я в это пламя —
жгучий огонь его знаю
и, уподобившись птице,
в этом огне погибаю.