— Что ты с ним сделала?!
— Хочу задать тот же вопрос, — ледяным тоном парировала целительница. — Ваш протеже избит, в порезах, едва не утоп, еще и, похоже, память потерял. Почему вы, мусье Ферендель, не уделяли вашему студиозу достаточно времени? Ведь это ваша прямая обязанность.
— Вы же, мадам Лужо, старший лекарь и магистр кафедры целительства! Вот и верните ему память! Тогда и узнаете!
Я испугался, что гордая целительница уйдет и оставит меня с этим грубияном наедине, поэтому поспешил прекратить их ссору:
— Я очнулся у разбойников, уже без памяти. Сбежал. А потом упал в реку, — шмыгнул носом.
— Разбойники?! — побагровела моя спасительница. — Совсем распоясались! Не боятся даже магов! Нет, этого нельзя так оставлять! Я подниму вопрос на совете. И готовьтесь, мусье Ферендель, объясняться, как студиоз вашей кафедры покинул стены академии и оказался у них!
— Академии? — переспросил я. — Какой?
— Ну, Сидерик! — прорычал взбешенный тип, обещая мне «сладкую» жизнь и выскочил из комнаты, напоследок громко хлопнув дверью.
Целительница еще надеясь на чудо, поэтому терпеливо поясняла:
— Светлой. Светлая академия магии.
— А! Вот почему светляк и лучезарик… — наконец-то понял я.
Видимо, это были нехорошие прозвища нас — магов, но мадам Лужо сдержалась. Подперла рукой щеку и с грустной улыбкой произнесла:
— Да, магистр Митар обрадуется. Столько всего любопытного откапает.
— Почему?
— Потому что он инквизитор.
— Ой! — пусть ничего не помню, но в уме быстро сложил, что значит вмешательство инквизитора в дела магов.
— Угу, — грустно покачала головой собеседница и принялась водить над моей головой руками.
— А неужели, я похож на мусье Ференделя?! — не удержался и спросил. Мадам не поняла вопроса, и я напомнил. — Крысеныш.
Ее брови приподнялись, рот раскрылся, но она не стала отпираться.
— Если только характером, — тихо пояснила.
— Если буду так же сыпать грубостями, можете меня стукнуть.
— Кто-то уже постарался. Ты чудом выжил, а я успела. Если бы потерял и символ академии, вряд ли в тебе опознали бы нашего студиоза. Сгинул бы в околотке, и нам пришлось бы отчитываться за смерть и пропажу. А, знаешь ли, инквизитор Митар уже носом землю роет.
— А что за символ?
— На рукаве формы. Выздоравливай, Сидерик. И постарайся впредь избегать неприятностей, — она встала, бросила через плечо жалостливую улыбку и ушла. А я снова остался один, в небольшой комнатке, с витавшим в воздухе приятным цветочным ароматом.
Глава 2
Похоже, что для всей академии я не существовал. Пока отлеживался в лазарете, только мадам Лужо, отчего-то сжалившись надо мною, навещала каждый день, хотя опасный рубеж моего самочувствия уже миновал. Ее приходу я радовался, однако старательно скрывал эмоции. Но разве женщину проведешь?
Она доброжелательно улыбалась, становилась рядом и требовала, чтобы я закрыл глаза и думал о чем-нибудь хорошем. Но о чем?
— Сидерик, если нет хороших воспоминаний, подумай о какой-нибудь вещи, которая порадовала бы тебя.
Например, о солнечных лучах, согревающих нежно и прогоняющих хмурое настроение.
Я кивнул, сосредоточился, однако с оторопью осознал, что даже это простое явление не могу представить. Ведь помню себя не больше седмицы, и все это время туманно и моросят дожди.
На лице целительницы отразилась гамма чувств: удивление, недоверие, сожаление, жалость. Мне и самому стало жаль мадам Лужо и, чтобы отвлечь ее от грусти, спросил:
— А каким я был? — чем застал врасплох. Она вздохнула, поставила стул напротив и присела.
— Люди всякое говорят, — начала издалека, но по задумчивости, с которой рассказывала, почувствовал подвох. — Тебе, вероятно, хочется услышать что-то хорошее, но, увы.
Мадам говорила мягко, осторожно, и оттого противнее себя ощущал. Ее почти материнское сострадание делало меня чувствительным и ранимым. Рядом с ней налет обретенной дерзости пропадал, и я чувствовал себя тем, кем был — слабым мальчишкой-плаксой.
— Я понимаю, — опустил голову. — Крысом называют не от восторга.
— У меня в детстве был ручной, пятнистый. Я звала его Горошек. И очень плакала, когда его не стало.
— Но я ведь не Горошек, верно? — поднял на нее глаза. Мадам улыбнулась.
— В тебе уместилось бы десять тысяч Горошков.
Теперь и я улыбнулся.
— А чем я занимаюсь в академии?
— Ты учишься на факультете погодоведения, перешел на второй курс.