– Тётя!
– Но, Питер, я могу принять любой твой выбор, даже если он… немного шокирует.
– Да послушай же! – Питер отбирает у неё чашку, которая вот-вот полетит на пол, и торопливо частит:
– Ты больше его не увидишь, клянусь, я скажу ему, чтобы…
Тётя так сурово зыркает на него, что теперь сам Питер едва не роняет чашку.
– Нет уж! – решительно отрезает тётя Мэй. – Признаться, я в растерянности, но это не значит, что я против тебя и этого мальчика!
«Да уж, мальчик, – невесело думает Питер, всё глубже и глубже погружающийся в необъятные пучины дерьма. – Этот мальчик может нафаршировать нас обоих пулями, как рождественских уток».
Размышляя об этом, он перестаёт слушать тётю и улавливает уже конец её фразы:
– …товлю свой фирменный пирог, мы поговорим… Ты согласен?
Он рассеянно угукает, и тётя Мэй, вернувшая себе невозмутимость и поистине королевское спокойствие, степенно говорит:
– Тогда пригласи его завтра на обед. И, Питер… у него есть какая-нибудь другая одежда?
Питер Паркер, только теперь осознавший, на что подписался, нервно и хрипло хохочет.
========== -2- ==========
Нет ничего прикольного в сталкерстве, ну серьёзно – все эти фильмы, рассказывающие про то, как новоиспечённые шпионы раскрывают запутанные преступления, потому что те, за кем они проследили, обязательно делают что-то злодейское, безбожно врут. Прямо сейчас Питер следит за Уэйдом.
Уэйд ест чимичангу и болтает ногами, сидя на краю крыши.
Мексиканской едой воняет так сильно, что кажется, будто Уэйд расчленил продавца тако. Питер делает глубокий вдох, шагает к сидящему к нему спиной Дэдпулу, тянется, чтобы дотронуться до обтянутого красным спандексом плеча…
И ему выкручивают руку, а самого валят на землю и впечатывают лицом в бетон. И только после этого Дэдпул, обдавая затылок Питера удивлённым дыханием, выдаёт:
– Оу, Пити. Зачем же ты так подкрадываешься? Нас чуть удар не хватил!
Питер, прижатый к каменной кладке так крепко, что ноет скула, только хмыкает: оно и видно. А потом пихает Уэйда в колено и выворачивается из хватки, сноровисто подскакивая на ноги.
Теперь они стоят лицом к лицу – очень близко, так, что Питеру нечем дышать от запаха чимичанги.
– Ну, Паучок, не хмурься, мы не специально! Мы очень рады видеть тебя не по частям! Жёлтый поставил два бакса на то, что твоя тётушка тебя прирежет, а Белый десятку – на то, что твоё хладное паучье тельце будет расчленено и разбросано по Нью-Йорку. Но, знаешь, ты бы и в таком образе оставался красавчиком, чертяка!
– Заткнись, – обречённо вздыхает Питер и слабо бьёт его в грудь, вынуждая отступить на шаг. Несколько секунд он сражается с необходимостью и отчаянным желанием всё-таки вот прямо сейчас пойти и рассказать тёте, что её племянник – грёбаный Человек-паук. Всё лучше, чем…
– Серьёзно? Что это такое? – спрашивает он, замечая зажатый в кулаке Уэйда листочек: того куска, который выглядывает из пальцев, достаточно, чтобы различить детские каракули красными и синими мелками – и Питер готов поспорить, что там нарисован он.
– Не-не-не! – Дэдпул проворно отскакивает в сторону. – Мы не разрешали Паучку смотреть! Он ещё не закончен!
Питер закатывает глаза и делает глубокий вдох. Он сможет. Он справится. Это просто… вопрос времени – о, Уэйд так достанет тётю Мэй за первые же десять минут, что новости о «разрыве их отношений» (его аж передёргивает) она будет рада.
– Тётя Мэй решила пригласить тебя на ужин, – выдавливает Питер сквозь зубы. – Ей очень хочется познакомиться с моим бойфрендом.
Несколько секунд Уэйд молча смотрит на него, а потом…
А потом он визжит, как пятиклассница, которой подарили куклу Барби. И стискивает Питера в стальных объятиях. Пахнущие мексиканской жратвой пальцы впиваются Питеру в бёдра, буквально вжимая его в чужое тело, и Дэдпул пританцовывает, используя его как невольную партнёршу для страстного танго.
– Мы встречаемся с Паучком, мы встречаемся с Паучком! – вопит он, сжимая Питера с такой силой, что у того рёбра трещат.
Честное слово, Питер не специально заряжает липкой, не успевшей засохнуть паутиной ему в маску.
…Ладно, может, и специально.
– Остынь, чувак, – говорит он, брезгливо разглядывая оставшееся совсем рядом с шутером жирное пятно (он не уверен, что оно отстирается). – У меня просто не было выбора. Или так, или пришлось бы рассказать ей о том, кто я такой.
Уэйд, судя по всему, его не слушает: высунув язык от усердия, он что-то торопливо рисует на помятом листочке. Питеру остаётся лишь гадать (нет, он не хочет этого знать!), где Уэйд хранит цветные мелки: костюмчик-то в облипку.
Питер всё ещё зол. Питеру хочется сыграть в футбол, используя голову Уэйда вместо мяча, и отправить его в полёт с двадцатого этажа, но в таком случае на сегодняшнем обеде ему придётся демонстрировать тёте Мэй красно-чёрную лепёшку.
Может, оно было бы и к лучшему… но Питер не уверен, что Дэдпул не будет способен пиздеть даже в состоянии лужицы, а говорящее кровавое месиво – совершенно не то зрелище, которое стоит наблюдать тёте.
– В пять, – говорит он, уже зная, что подобное решение непременно ему аукнется, и прицеливается к зеркальной стене соседнего здания. – Используй дверь, как все нормальные люди, найди себе приличный костюм. И прими душ.
– Это мои мужские феромоны! – оскорблённо орёт Дэдпул ему вслед.
У Питера очень плохое предчувствие.
***
Что ж, интуиция его никогда не обманывает.
Начинается всё довольно пристойно – Уэйд действительно стучит в дверь, а не вваливается в комнату Питера через окно, как он это обычно делает. Тётя Мэй спешит открыть дверь, и Питер, оставшийся на кухне, несколько секунд с замиранием сердца ждёт вопля ужаса – но никто не вопит, и он решает выглянуть в коридор.
Дэдпул и впрямь потрудился натянуть костюм (Питер знать даже не хочет, где он его откопал) и притащил тёте Мэй охапку цветов. Есть только одна ма-аленькая проблема.
Он в маске. И в перчатках.
Ну, и ещё на букете красуется яркая лента. С кривой красной надписью.
Что ж, по крайней мере, тётя Мэй ещё не заметила блядскую ленту – но взгляд у неё прищуренный, а Питер ой как хорошо знает, что это плохой знак. Так что, пока Дэдпула не начали заваливать вопросами с порога, он встаёт между ними (технически между Дэдпулом и цветами, за которыми хрупкую тётю Мэй почти не видно) и подчёркнуто весело говорит:
– Пойдём, я покажу тебе, где ванная. Тётя, у тебя вот-вот что-то сгорит.
То ли и впрямь испугавшись за судьбу индейки, то ли попросту поняв намёк, тётя Мэй кивает.
– Жду вас через пять минут, – говорит она и, неуверенно перекладывая букет из руки в руку (Питер едва успевает незаметно выдернуть ленту), оставляет их в одиночестве.
– Это что такое? – шипит Питер, как только тётя отходит достаточно далеко. – «Тёте самой сладкой булочки на свете»? Да лучше бы ты этот веник с кладбища спёр!
Дэдпул красноречиво молчит.
Питер от души чертыхается.
В ванную он затаскивает Дэдпула почти насильно – тот упирается, только что не канючит: «Ну ма-ам», а в конце концов отказывается снять хотя бы перчатки. Приехали.
– Уилсон! – раздражённо рычит Питер, включая воду, чтобы тётя Мэй не услышала их. – Ты вообще нормальный? Впрочем, у кого это я спрашиваю… снимай это всё! Не хватало ещё, чтобы тётя Мэй начала задавать вопросы по поводу твоего костюма – а она точно спросит!
– Паучок так нервничает, – безмятежно щебечет Дэдпул и пытается облапать его за бедро. Питер толкает его в бок. – Но мы не можем, нет, не можем снять маску – милый Паучок и его милая тётушка потеряют аппетит…