Ладно, может быть, Дэдпул не так уж и плох – ну, подумаешь, не все дома, как будто Баки адекватный. Питер его, Баки, то есть, побаивается, а Кэп вон ничего, смотрит влюблёнными щенячьими глазками и пылинки сдувает. Короче, развлекается со своим карманным психопатом как может, и никто слова не говорит.
Вот почему Питер, мягко говоря, удивлён, когда Тони Старк просит его остаться и говорит:
– Ты бы поосторожнее с Дэдпулом.
Стоит повторить: Тони Старк. Говорит это. Питеру Паркеру.
– Что? – переспрашивает Питер; его системе необходима срочная перезагрузка. Тони морщится, как от зубной боли, тяжело вздыхает и кладёт руку Питеру на плечо.
– Ну, малыш-Паучок, – говорит он с видом умудрённого жизнью вообще и отношениями в частности мыслителя, – я, конечно, тебя не осуждаю – хотя и не понимаю. Но встречаться с Уэйдом Уилсоном… нужно иметь или стальные яйца, или куриные мозги. Даже не знаю, что из этого относится к тебе.
– С чего ты взял, что мы встречаемся? – Питер хмурится, но шпильку проглатывает (потому что, в сущности, так оно и есть, Уэйд же ебанутый на всю голову).
А потом до него доходит.
Ну конечно.
– Тётя Мэй? – обречённо спрашивает он.
Тони Старк неопределённо хмыкает.
– Я был очень удивлён её звонку. А уж когда она спросила, что я могу рассказать про своего адвоката Уэйда Уилсона…
– И что ты сказал? – Питер знать не знает, откуда в нём берётся это нервное напряжение. Тони ещё и дразнит – молчит долго, не торопясь раскрывать все карты. Но потом всё же пожимает плечами и склоняется к Питеру ближе, так, что щёку обжигает дыханием.
– Сказал, что мы общаемся исключительно в официально-деловых рамках, – говорит Тони тихо-тихо, – и что я понятия не имею, какой он человек, но как, м-м-м, работник он… неплох. Чрезмерно болтлив, чрезмерно… нестандартен, но при всём при этом работает профессионально.
Питер кривится. Тони почти с заботой сжимает его руку: иногда в нём, знаете, просыпается что-то типа отцовского инстинкта, и ему очень хочется пожалеть бедного и несчастного малыша Пити.
Питера это раздражает.
– Ну ладно, – говорит он, чтобы сказать хоть что-нибудь.
– А теперь, Паучок, может быть, расскажешь мне эту занимательную историю? – уже прежним тоном продолжает Тони и усмехается. – У меня есть в запасе бутылочка виски, и если ты не скажешь Кэпу, что я спаиваю несовершеннолетних…
Питер смеётся и растерянно ерошит волосы, а потом решает:
– Пойдём.
В общем, вот что приводит к тому, что в полночь он, вооружённый противоречивыми советами Тони Старка (противоречивыми – мягко сказано, как вам градация от «подорви Уилсона к херам» до «нет, ну, вы можете попрб… попробовать»?), отправляет на вытребованный у Джарвиса номер сообщение: «ты спиш».
И чуть позже, додумавшись не без труда, что Дэдпул вряд ли его узнает:
«это птер»
(Утром ему будет стыдно за абсолютное отсутствие запятых и грамотности вообще, но, серьёзно, кто задумывается о правилах английского языка после старины Джека, рождённого на порядок раньше Питера?)
Питер трёт переносицу и падает на кровать – сегодня он ночует в гостевой спальне в Башне.
Спустя двенадцать секунд его телефон вибрирует.
«О, Паучок! Судя по всему, ты или в дрова, или дрочишь. Даже не знаю, какая из картинок привлекательнее!»
Питер добрую минуту пытается набрать «да, я в дрова, чувак», но, понимаете, это слишком сложно, так что в итоге он отправляет только вот что:
«янедрочу»
«Что, вообще?! Ты только что поставил наши отношения под угрозу! Придётся мне всерьёз заняться твоим обучением, Паучишка… ;)»
Что ж. Совершенно отвратительные намёки уровня старшей школы – вот вам стиль Дэдпула. Да какой из него учитель! Максимум горничная – он, кажется, говорил, что у него есть чёрно-белый форменный костюмчик…
Нет уж, спасибо. Думать об Уэйде в костюме горничной Питер не бу…
«Эй, Пити! Ты чего замолчал? Эта задачка не для самостоятельного изучения!»
«Пи-ити! Ты не можешь так со мной поступить!»
«Я выключил ради тебя Золотых девочек!»
«И отложил хот-дог!»
«Ну всё, Дэдпул настроился на ночные откровения!»
«А знаешь, я всю жизнь мечтал о собаке…»
«Это не намёк на догги-стайл, но только попроси!»
«И вообще, Пити, детям вредно много пить. Я чувствую запах бухла даже через экран!»
«Нет, ты что, уснул?»
«Сейчас дядя Дэдпул это исправит!»
семь вызовов спустя
«впролшёлхвнавхххххх»
«Надеюсь, в постели ты таких звуков не издаёшь!»
«Хотя, если подумать, это даже ничего…»
«О, а вот и Дэдпул-младший проснулся!»
«Загляни как-нибудь ко мне, я вас познакомлю!»
«уэйд»
«Да, сладенький?»
«зткнись»
«И вот так всегда! Молчу-молчу! Кстати, откуда у тебя мой номер?»
***
Зеркало настойчиво убеждает Питера в том, что всклокоченный опухший азиат с заплывшими глазками по ту сторону – это он. На всякий случай Питер щипает себя за запястье; азиат делает то же самое.
Что ж, может быть, теперь его возьмут в сценаристы аниме. Тётю Мэй это позабавит.
…Тётя Мэй.
– Твою мать! – орёт Питер зеркалу и зажмуривается. Возвращается в спальню, двумя пальцами, как мерзкое насекомое, берёт телефон… И почти сразу же тот вибрирует, оповещая о входящем вызове. Питер обречённо нажимает на «принять» и прикладывает телефон к уху.
– Питер. Бенджамин. Паркер, – угрожающе произносит тётя. Питер закрывает глаза и готовится к самому выматывающему сражению на свете.
Когда он возвращается домой и получает неделю домашнего ареста, ему кажется, что это – худшее, что могло произойти.
Но потом Питер заходит в сообщения и видит ночную переписку с Дэдпулом.
Ладно, вот теперь-то он точно на самом дне, даже колледжу этого не исправить.
«ПЛЮХ!» – радостно возвещает рухнувшая на него карма в лице Флэша Томпсона и его дружков, которым кажется, что это очень весело – проверить, выдержит ли вес Питера сук клёна.
Питер даже не может воспользоваться своими суперсилами – ему хватило бы щелчка, чтобы приструнить Томпсона раз и навсегда, но тайна его личности много важнее.
Питер приезжает домой с вывихнутой лодыжкой. И хотя паучья регенерация неплохо справилась с отёком, боль никуда не девается.
Ему приходится влезть через окно (о, попробуйте сделать это с вывихом!), чтобы тётя не заметила, как он хромает, и к тому моменту, когда он лежит в постели, отказавшись от ужина и отговорившись головной болью, а регенерация медленно и неохотно восстанавливает работоспособность его ноги, Питер ненавидит весь мир так сильно, как только может.
Так что, когда ему приходит сообщение «Думаю о тебе, детка» с, блядь, фотографией стояка, Питер отправляет телефон в стену, и тот вырубается.
(Утром Питер включает и пялится на эту мерзкую, грязную, совершенно однозначно пошлую фотографию куда дольше требуемого, и ему очень хочется почувствовать отвращение, но вместо отвращения приходит только пульсация в низу живота.)
(Не то чтобы его когда-либо интересовало, везде ли у Уэйда язвы и ожоги.)
(Не везде.)
========== -4- ==========
На стенку он готов лезть на второй день домашнего ареста. Но тётя Мэй непреклонна – «даже не пытайся разжалобить меня щенячьим взглядом, Питер Паркер, и молись, чтобы я не поставила на твоё окно решётку». Она берёт за правило – крайне неприятное правило – то и дело заглядывать в его комнату, будто рассчитывая застать Питера за жертвоприношением или чем похуже.
Отвратительно.
В качестве протеста он отказывается от ужина снова и ложится спать голодным; в животе бурчит, но пойти на кухню сейчас, пока тётя ещё не спит, всё равно что проиграть, а Питер жутко упрямый, вы же знаете. Так что да: он лежит под одеялом, прижав колени к груди, и отчаянно жалеет себя.