– Зачем пожаловали? – спрашивает директор, наконец-то расположившись в кресле.
Мы в сотый раз объясняем цель визита, но дед не хочет идти на такой рискованный шаг. Его не удовлетворяет расписка, выданная за имущество Тырышкина. Ему нужны гарантии. Он не привык шутить с незнакомцами. Мы предлагаем позвонить родителям. Дед так просто не сдаётся. Он не из тех, кого можно обвести вокруг пальца! Он хочет знать всё. Ох, этот старый козёл! Дед скрупулёзно переписывает паспортные данные в разлохмаченный справочник. Пока феодал занят, мы разглядываем его владения. Здесь можно разместить на постой роту солдат, а директор жмётся из-за имущества какого-то там Тырышкина! Но бюрократ не хочет упускать своей выгоды. Он начинает издалека, откуда-то из глубины старческого маразма. Дед долго расспрашивает нас о родителях, о суде, об узнике, а потом переходит на тему государства, системы, семьи.... Его несет! Ему всё приходится повторять по десять раз! Он тоже недоволен чахлой погодой! Дед снова требует, чтобы мы написали расписку и отсканировали паспорта. Получай, зверюга! Нам уже всё равно! Затем дед повелевает составить подробный список того, что мы заберём из комнаты Тырышкина. Директор явно доволен собой. Престарелый диктатор вертится в кресле. Он разошелся, начинает задорно попёрдывать и даже высунул от удовольствия язык. Крючкотворцу хочется ещё что-нибудь придумать, ещё чем-нибудь нас озадачить, но его подводит возраст, и дед вынужден отступить. Напоследок он отряжает с нами специального человека, чтобы мы не спёрли чего лишнего.
– Вот здесь он и жил.
Пристанище Тырышкина оказалось затхлой каморкой в промёрзшем флигеле ветеринарной станции. На окне, в которое бил дождь, повисла зеленая решётка, чтобы случайный узник не задумал сбежать от таких сытных харчей. За диваном на тонкой склизкой ножке горделиво раскачивался чёрный гриб. Он недовольно смотрел на нас огромной чернобыльской шляпкой и источал зло. В комнате, кое-как заткнутая тряпками, была ещё одна дверь. Она вела в туалет, где что-то клокотало и изрыгалось.
– Будь проклят этот мир, – только и смог вымолвить Варяг.
– Вы что, не могли подыскать своему коллеге более приличного жилья?
– Да это... ну.... вот так, – жмётся провожатый, – ботинки, я думаю, можно не снимать.
На полу растеклась мерзкая слизь. Она пыталась что-то сказать и хватала за ноги. В сундуке быстро нашёлся искомый мешок. В холстине лежали кости цвета нечищеных зубов. Особенно выделялась огромная берцовая, какую обычно изображают в руках у неандертальца. Зачем Тырышкину понадобилась тяжёлая берцовая кость? Он что, ходил с ней акционировать? Я незаметно прихапнул мешок, тем более надсмотрщику стало дурно, и он прислонился к стене в коридоре. Слабак! А страстотерпец Тырышкин жил в святой крипте! Рядом с костями, как первый христианин! Страдал за грехи наши! За твои и мои! Эх ты, работничек...
– Ребята, напишите, что вы взяли, а то меня начальник замучает. Пожалуйста, очень вас прошу.
В ответ Варяг скорчил ужасную, не имеющую аналогов рожу, и мужчина, всё осознав, исчез во тьме.
– То-то же, будешь знать.
Ночью разыгрался ветер, и пакет, подвешенный за крюк на балконе, раскачивался из стороны в сторону. Кости стучали по стеклу, и казалось, что в квартиру ломится мертвец. По-прежнему накрапывал дождь. Вязкая, скисшая до плюса зима, никак не хотела начаться. Утром я встретился с Варягом на вокзале. Мы отправлялись хоронить останки неизвестного человека.
– Ну и осень. Может, если похороним кости, всё сразу наладится?
– Ага, – хмыкает Варяг, – и ZOG сразу рухнет, и значится всем дадут по бутылке дорогого бухла и грудастой бабе, и Тырышкин сразу выйдет. И По Небу Все Полетят. В общем, что ни говори, отлично будет.
В электричке полно народу. Я поставил пакет с костями между ног, но он всё равно касался людей. Никто не догадывается, что рядом с ними путешествуют остатки трупа. Но и мы ничего не знаем об окружающих. Куда едет косматый дед с мешком? Может у него там оружие для продажи, он так похож на токаря с заводским стажем. А худой студент с кривыми очками на носу – это наёмный убийца. На такого заморыша никто не подумает. И женщина, сидящая справа от нас, в молодости отсасывала какому-нибудь бургомистру... хотя в этом как раз не было ничего удивительного. Когда рассматриваешь лица, понимаешь, что простых людей нет. Каждый хранит какую-то тайну. Она всегда открывается вдруг, вот и пакет раскачивался, пытаясь порвать ручки и радостно высыпаться под ноги ещё живым людям.
Варяг задумчиво говорит:
– Вот всё думаю о Тырышкине. У нас теперь есть узник совести, можно дико ему канителить, например. Я слышал, что все приличные люди так делают. А ещё можно ставить его на аватар, писать пафосные заметки и делать передачки. Нужно как следует обмазаться Тырышкиным. Это и будет наше занятие по уму.
Я немедленно соглашаюсь. За окном такая скверная погода, что даже культ Тырышкина кажется не так уж плох.
– Но для успеха нашего предприятия необходимо съесть беляшик.
На станции мы вгрызлись в беляши, горячие, как маленькие солнца. Люди толпились в проходе, задевая погребальный пакет. Он раскачивался на крючке, бился об арматуру, приоткрывался и в него капал животный жир и летели кусочки мяса. В помещении парило, и кости вновь напитывались запахом плоти. Работящие мужики, дальнобои, поздние дачники, все ели рядом с человеческими останками, но никто об этом не знал.
Насытившись, мы двинулись к лесу. За воротник падал гадкий предзимний дождик.
– Это! – вдруг возмутился Варяг, – А чего мы пешком идём как два фуфела. Сейчас позвоню Василию, он нас подвезёт до леса.
– Пусть лопату ещё захватит.