— 1989-й? Вы приезжали в Венецию в течение четырех лет? — переспросил незнакомец. Он выставил четыре пальца, как будто не понял мое произношение «quattro».
— Да, а что в этом удивительного?
— Только то, что я не видел вас раньше — до декабря. До прошлого декабря. 11 декабря 1992 года, — задумчиво ответил он.
— Как? — ошеломленно переспросила я, возвращаясь в прошлую зиму, припоминая даты прошлогоднего визита. Да, я приехала в Венецию 2 декабря, а в Милан вылетела вечером одиннадцатого. Он, конечно, принял меня за другую женщину, и я собиралась сообщить ему об этом, но он уже углубился в воспоминания.
— Вы шли по Сан-Марко часов в пять вечера. На вас было длинное белое пальто, очень длинное, закрывающее лодыжки, и ваши волосы были убраны в узел так же, как теперь. Вы смотрели на окна галереи «Миссалья», и вы были не одна. Этот человек не венецианец, по крайней мере, я никогда не видел его прежде. Кто он? — поинтересовался он не без неловкости.
И прежде, чем я смогла вставить хоть полслова, незнакомец спросил:
— Это ваш возлюбленный?
Я понимала, что он не ждет ответа, поэтому молчала. Теперь он заговорил быстрее, и я перестала понимать слова и целые фразы. Я попросила его не отворачиваться и, пожалуйста, говорить медленнее. Он старался.
— Я видел вас только в профиль и продолжал идти к вам. Я остановился в нескольких шагах, и так и остался стоять в восхищении. Я провожал вас взглядом до тех пор, пока вы и тот человек не ушли по пьяцце к причалу.
Он подкреплял свои слова жестами, нервными движениями рук, пальцев. Его глаза настойчиво искали мои.
— Я пошел было за вами, но остановился, потому что понятия не имел, о чем говорить, столкнись я с вами лицом к лицу. Понимаете, ну что я мог сказать? Как начать разговор? И я отошел в сторону, позволяя событиям идти своим чередом. Я искал вас в толпе на следующий день и в последующие, хотя знал, что это бесполезно. Если бы я столкнулся с вами, идущей в одиночестве, то попытался бы остановить вас, сделав вид, что обознался. Или нет, я сказал бы, что пальто очень вам идет. Но, так или иначе, я не встретил вас снова, но все время помнил. Все эти месяцы я пробовал представить себе кто вы, откуда. Я мечтал услышать звук вашего голоса. Я очень ревновал к вашему спутнику, — он говорил медленно, раздельно.
— И вот на днях я сижу в «Вино-Вино», и вдруг вы оборачиваетесь, я вижу знакомый профиль и знакомую прическу и вдруг понимаю, что это вы. Женщина в белом пальто. Видите ли, я ждал вас. Лелеял в своем воображении, полюбив в тот день на пьяцце.
Я потеряла дар речи.
— Вот что я пытался объяснить, когда мы стояли на мосту: есть судьба, и я верю в истинную любовь. Нельзя сказать, что я влюбился с первого взгляда, я и лица вашего толком не видел. Это безответная любовь. Но мне достаточно. И если вам кажется, что я безумен, я соглашусь.
— Можно, я отвечу? — произнесла я медленно, не слишком понимая, что хочу ему сказать. Его глаза метали синие молнии, пристально вглядываясь в мое лицо. Я опустила глаза, а когда подняла их снова, выражение его лица уже смягчилось. Слышу свои слова:
— Ваша история — чудесный подарок. Но нет никакой мистики в том, что вы случайно встретили меня, и эта встреча вам запомнилась, а год спустя повторилась. Венеция — маленький город, если бываешь здесь часто, то видишь тех же людей снова и снова. Я не думаю, что наша встреча — указующий перст судьбы. Да и вообще, как вы могли влюбиться в профиль? Кроме профиля у меня есть бедра, грудь, характер, наконец. Я — женщина. Я думаю, что все это — только каприз, очень трогательный, но мимолетный, просто совпадение, — внушала я глазам цвета черники, аккуратно перемещая его идиллические фантазии в более обтекаемую форму, как быстро поднимающееся тесто в форму для выпечки.
— Non e una coincidenza. Нет, не совпадение. Я люблю, и сожалею, что это не слишком удобно для вас.
— Дело не в неудобстве. Я в полной растерянности.
Во мне боролись противоречивые желания: оттолкнуть его от себя, и наоборот — обнять.
— Не уезжайте сегодня. Останьтесь хоть ненадолго. Со мной, — просил он.
— Если между нами что-то есть, если что-нибудь вообще между нами возможно, мой сегодняшний отъезд ничего не изменит. Мы можем писать друг другу, звонить. Весной я вернусь, и мы подумаем, как нам быть дальше.
Слова вырвались раньше, чем я понимаю их значение, упали и замерли. Над столиком повисло глубокое молчание, прошло время прежде, чем мы начали шевелиться. Не дожидаясь счета, он положил лиры на стол под стеклянную вазочку с подтаявшим земляничным мороженым, каплями стекавшим на бумажные деньги.