И ноги её, подобные двум мраморным столбам, были украшены золотыми браслетами, усыпанными драгоценными камнями. А эта женщина засучила рукава до подмышек и обнажила руки, так что я увидел её белые запястья, а на руках её была пара браслетов на замках с большими жемчужинами и на шее ожерелье из дорогих камней. И в ушах её была пара жемчужных серёг, а на голове платок из полосатой парчи, окаймлённый дорогими камнями; и она заткнула концы рубашки за пояс, как будто бы только что работала. И, увидав её, я был ошеломлён, так как она походила на сияющее солнце, а она сказала нежным и ясным голосом, слаще которого я не слышал: "О матушка, это он пришёл читать письмо?" - "Да", - отвечала старуха. И тогда девушка протянула мне руку с письмом, а между нею и дверью было с полшеста расстояния, и я вытянул руку, желая взять у неё письмо, и просунул в дверь голову и плечи, чтобы приблизиться к ней и прочесть письмо; и не успел я очнуться, как старуха упёрлась головой мне в спину и втолкнула меня (а письмо было у меня в руке), и, сам не знаю как, я оказался посреди дома и очутился в проходе. А старуха вошла быстрее разящей молнии, и у неё только и было дела, что запереть ворота..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала сто двадцать третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: "Когда старуха втолкнула меня, я не успел очнуться, как оказался в проходе, старуха вошла быстрее разящей молнии, и у неё только и было дела, что запереть ворота. Женщина же, увидев, что я внутри дома, подошла ко мне и прижала меня к груди и опрокинула на землю, и села на меня верхом и так сжала мне живот руками, что я обмер, а затем она обхватила меня руками, и я не мог от неё освободиться, потому что она меня сильно сжала. И потом она повела меня (а старуха шла впереди с зажжённой свечой), и мы миновали семь проходов, и посла того она пришла со мною в большую комнату с четырьмя портиками, под которыми могли бы играть в мяч всадники. И тогда она отпустила меня и сказала: "Открой глаза!" И я открыл глаза, ошеломлённый оттого, что она меня так сильно сжимала и давила, и увидал, что комната целиком построена из прекраснейшего мрамора, и вся устлана шёлком и парчой, и подушки и сиденья в ней такие же. И там были две скамейки из жёлтой меди и ложе из червонного золота, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и сиденья, и это был дом благоденствия, подходящий лишь для такого царя, как ты.
"О Азиз, - спросила она меня потом, - что тебе любезнее, смерть или жизнь?" - "Жизнь, - ответил я. И она сказала: "Если жизнь тебе любезнее, женись на мне". - "Мне отвратительно жениться на такой, как ты", - воскликнул я, но она ответила: "Если ты на мне женишься, то спасёшься от дочери Далилы-Хитрицы".
"А кто такая дочь Далилы-Хитрицы?" - спросил я; и она, смеясь, воскликнула: "Это та, с кем ты дружишь к сегодняшнему дню год и четыре месяца, да погубит её Аллах великий и да пошлёт ей того, кто сильнее её! Клянусь Аллахом, не найдётся никого коварнее её! Сколько людей она убила до тебя и сколько натворила дел! Как это ты спасся от неё, продружив с нею все это время, и как она тебя не убила и не причинила тебе горя!"
Услышав её слова, я до крайности удивился и воскликнул: "О госпожа моя, от кого ты узнала о ней?" - "Я знаю её так, как время знает свои несчастья, - отчала она, - но мне хочется, чтобы ты рассказал мне все, что у тебя с ней случилось, и я могла бы узнать, почему ты от неё спасся".
И я рассказал ей обо всем, что произошло у меня с той женщиной и с дочерью моего дяди Азизой, и она призвала на неё милость Аллаха, и глаза её прослезились.
Она ударила рукой об руку, услышав о смерти моей двоюродной сестры Азизы, и воскликнула: "На пути Аллаха погибла её юность! Да воздаст тебе Аллах за неё добром! Клянусь Аллахом, о Азиз, она умерла, а между тем она - виновница твоего спасения от дочери ДалилыХитрицы, и если бы не она, ты бы, наверное, погиб.
Я боюсь за тебя из-за её коварства, но мой рот закрыт, и я не могу говорить". - "Да, клянусь Аллахом, все это случилось", - сказал я. И она покачала головой и воскликнула: "Не найдётся теперь такой, как Азиза!" - "А перед смертью, - сказал я, - она завещала мне сказать той женщине два слова, не более, а именно:
"Верность прекрасна, измена дурна".
Услышав это, женщина вскричала: "Клянусь Аллахом, о Азиз, эти-то два слова и спасли тебя от неё и от убиения её рукой! Теперь моё сердце успокоилось за тебя: она уже тебя не убьёт. Твоя двоюродная сестра выручила тебя и живая и мёртвая. Клянусь Аллахом, я желала тебя день за днём, но не могла овладеть тобою раньше, чем теперь, когда я с тобою схитрила и хитрость удалась. Ты пока ещё простак, не знаешь коварства женщин и хитростей старух". - "Нет, клянусь Аллахом!" - воскликнул я. И она сказала: "Успокой свою душу и прохлади глаза! Мёртвый успокоен, а живому будет милость! Ты - красивый юноша, и я хочу иметь тебя только по установления Аллаха и его посланника (да благословит его Аллах и да приветствует!). Чего ты ни захочешь из денег или тканей, все быстро к тебе явится, и я не буду ничем утруждать тебя. И хлеб у меня тоже всегда испечён, и вода - в кувшине, и я только хочу от тебя, чтобы ты делал со мною то, что делает петух". - "А что делает петух?" - спросил я; и она засмеялась и захлопала в ладоши, и смеялась так сильно, что упала навзничь, а потом она села прямо и воскликнула: "О свет моих глаз, разве ты не знаешь ремесла петуха?" - "Нет, клянусь Аллахом, я не знаю ремесла петуха", - ответил я. И она сказала: "Вот ремесло петуха: ешь, пей и топчи!"
И я смутился от её слов, а потом спросил: "Это ремесло петуха?" А она сказала: "Да, и теперь я хочу от тебя, чтобы ты затянул пояс, укрепил решимость и любил изо всей мочи". И она захлопала в ладоши и крикнула: "О матушка, приведи тех, кто у тебя находится". И вдруг старуха пришла с четырьмя правомочными свидетелями, неся кусок шёлковой материи.
И она зажгла четыре свечи, а свидетели, войдя, приветствовали меня и сели; и тогда женщина встала и закрылась плащом и уполномочила одного из свидетелей заключить брачный договор. И они сделали запись, а женщина засвидетельствовала, что она получила все приданое, предварительное и последующее, и что на её ответственности десять тысяч дирхемов моих денег..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала сто двадцать четвёртая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша говорил Тадж-аль-Мулуку! "И когда написали запись, она засвидетельствовала, что получила все приданое, предварительное и последующее, и что на её ответственности десять тысяч дирхемов моих денег, а затем она дала свидетелям их плату, и они ушли откуда пришли. И тогда женщина ушла и, сняв с себя платье, пришла в тонкой рубашке, обшитой золотой каймой, и взяла меня за руку, и поднялась со мной на ложе, говоря: "В дозволенном нет срама".
А потом мы проспали до утра, и я хотел выйти, но вдруг она подошла и сказала, смеясь: "Ой, ой! - ты думаешь, что входят в баню так же, как выходят из неё. Ты, наверное, считаешь меня такой же, как дочь Далилы-Хитрицы. Берегись таких мыслей! Ты ведь мой муж по писанию и установлению, а если ты пьян, то отрезвись и образумься! Этот дом, где ты находишься, открывается лишь на один день каждый год. Встань и посмотри на большие ворота".
И я подошёл к большим воротам и увидел, что они заперты и заколочены гвоздями, и, вернувшись к ней, я рассказал ей, что они заколочены и заперты, а она сказала: "О Азиз, у нас хватит муки, крупы, плодов, гранатов, сахару, мяса, баранины, кур и прочего на много лет, и с этой минуты ворота откроются только через год. Я знаю, что ты увидишь себя выходящим отсюда не раньше чем через год". - "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!" - воскликнул я. И она сказала: "А чем же здесь тебе плохо, если ты знаешь ремесло петуха, о котором я тебе говорила?"