И я сказал своему малышу: «Приручи бешеную кусаку!» — и мой малыш начал ласкать ее с большой осторожностью, и делал это так хорошо, что вернулся обратно без всякого для себя ущерба, а кусака, весьма довольная проделанной им работой, сказала на своем языке: «Отдаю тебе дань уважения, ах, какой это был дивный напиток!»
И я сказал своему малышу: «Наполни колодец Якуба, о ты, более выносливый, чем Айюб!» И мой малыш сразу же ответил: «Он меня поглощает! Он меня поглощает!» А потом этот колодец был наполнен без утомления или возражений и был заткнут так, что в нем не осталось никаких пустот.
И я сказал своему малышу: «Согрей птицу без перьев!» И малыш заработал, как молот по наковальне, и согретая птица воскликнула: «Я раскалилась! Я горю!»
И я сказал своему малышу: «О, превосходно, а теперь задай корму этой белоснежной голубке», и та ответила: «О благословение! О благо!»
И я сказал своему малышу: «Не забудь и про этого славного кролика без ушей. Пробуди-ка его ото сна, о зрачок моего глаза, которому нет равных!» — и неутомимый малыш, который так и не прилег отдохнуть, пообщался с кроликом и дал ему такой хороший совет, что тот, хотя и был без ушей, воскликнул: «Как это чудесно, как здорово!»
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И неутомимый малыш, который так и не прилег отдохнуть, пообщался с кроликом и дал ему такой хороший совет, что тот, хотя и был без ушей, воскликнул: «Как это чудесно, как здорово!»
И я продолжал, о мой господин, побуждать моего малыша общаться таким образом со своим противником, меняя каждый раз тему беседы и заставляя его работать в соответствии с каждым его свойством: брать и давать, не забывая ни о киске без усов, ни о детской колыбельке, которая была найдена очень теплой, ни о гнездышке без яиц, которое было найдено совершенно новым, ни о притягательной пропасти, в которую он нырял боком до тех пор, пока ее владелица не воскликнула: «Я сдаюсь! Я отрекаюсь от престола! Ах! Какой ныряльщик!» И он вынырнул оттуда без всякого ущерба и еще более сильным и наконец посетил раскаленную, словно духовка, гостиницу дядюшки Мансура, из которой вернулся более тяжелым и более крупным, чем топинамбур.
И мы не останавливали наш поединок, о господин мой, до самого утра, пока не наступило время произнести утреннюю молитву и идти в хаммам.
И когда мы вышли из хаммама и сошлись за утренней едой, дева совершенной любви сказала мне:
— Клянусь Аллахом, о мой барабанщик, ты поистине великолепен, и судьба благоволила ко мне, когда заставила меня остановить на тебе свой выбор. И не следует ли нам теперь узаконить наш союз? Что ты думаешь об этом? Желаешь ли остаться со мной по закону Аллаха или же предпочтешь отказаться навсегда от моего лицезрения?
И я отвечал:
— Скорее бы я предпочел смерть, чем отказаться от радости глядеться в это лицо белизны, о госпожа моя!
И она сказала:
— В таком случае нам нужны кади и свидетели.
И она приказала тотчас же позвать кади и свидетелей и без всяких проволочек написать наш брачный договор. После этого мы сели вдвоем за нашу первую общую трапезу, а потом подождали, пока не закончилось пищеварение и не прошла вся опасность повредить желудку, чтобы опять приняться за наши игры и забавы и соединить таким образом день с ночью.
И я жил такой жизнью, о господин мой, с девой совершенной любви, не зная отдыха, в течение тридцати ночей и тридцати дней, совершая то, что должно было случаться, и заполняя то, что должно быть заполнено, пока наконец в один день я не почувствовал нечто вроде головокружения и сказал своей противнице по любовной борьбе:
— Я не знаю, что со мной, но, клянусь Аллахом, я не в силах бросить копье в двенадцатый раз.
И она воскликнула:
— Что?! Что?! Но двенадцатое самое необходимое, все прежние в счет не идут!
И я сказал ей:
— Это невозможно! Невозможно!
Тогда она принялась смеяться и сказала мне:
— Тебе нужен отдых. И мы тебе дадим его.
И далее я уже ничего не слышал, ибо силы мои покинули меня и я покатился на пол, точно осел без узды.
И когда я очнулся от своего обморока, я увидел себя на цепи в этом маристане, в обществе двух сотоварищей, этих достопочтенных молодых людей.
И стражи на мой вопрос отвечали:
— Это для твоего отдыха! Это для твоего отдыха!
И клянусь твоей жизнью, о господин мой султан, я теперь уже чувствую себя вполне отдохнувшим и окрепшим, и я прибегаю к твоему великодушию, чтобы ты меня вновь соединил с девой совершенной любви. Что же касается ее имени и положения, то это превышает мои познания. И я тебе рассказал все, что мне было известно.