И в доме Али-Бабы прошло несколько дней среди веселья и поздравлений. И в семье не переставали рассказывать друг другу всевозможные подробности этого удивительного приключения, благодаря Аллаха за свое избавление. И все относились к Моргане с еще большим вниманием, чем обыкновенно; и Али-Баба со своими обеими женами и со своими детьми не знал, как выразить ей признательность свою и любовь.
И вот однажды старший сын Али-Бабы, заведовавший делами купли-продажи в бывшей лавке Кассима, сказал отцу своему, возвратившись с базара:
— О отец мой, я не знаю, как отблагодарить моего соседа, купца Гуссейна, за все почести, которыми он не перестает осыпать меня со времени недавнего своего устройства на нашем базаре. Вот уже пять раз я был им принят, ни разу не пригласив его, в свою очередь, разделить нашу полуденную трапезу. И я очень хотел бы, о отец мой, угостить его хотя бы только один раз и роскошью пиршества в этот единственный раз вполне отблагодарить его за все расходы, которые он сделал в мою честь. Ибо ты согласишься со мной, что было бы неприлично откладывать далее ответ на все его любезности по отношению ко мне.
И Али-Баба отвечал:
— Конечно, о сын мой, это самый обыкновенный долг каждого. И ты должен был подумать об этом гораздо раньше. И вот так как завтра пятница, день отдыха, ты воспользуйся этим, чтобы пригласить Хага Гуссейна, соседа твоего, разделить с нами вечерний хлеб и соль. И если он из скромности будет отговариваться, не бойся настаивать и приведи его в наш дом, где, я надеюсь, он найдет угощение, достойное его щедрости.
И вот на другой день сын Али-Бабы после молитвы посетил Хага Гуссейна — купца, вновь обосновавшегося на базаре, чтобы пойти вместе с ним на прогулку. И он направил прогулку свою вместе с соседом прямо в сторону той части города, где находился их дом. И Али-Баба, ожидавший их на пороге дома, подошел к ним с улыбающимся лицом и после саламов и взаимных приветствий выразил Хагу Гуссейну свою благодарность за безграничную его любезность к сыну и очень настойчиво начал просить его зайти в его дом отдохнуть и разделить с ним и его сыном вечернюю трапезу. И он прибавил:
— Что бы я ни сделал, я знаю, что не смогу отблагодарить тебя за твою доброту к моему сыну. Но мы надеемся, что ты наконец согласишься разделить с нами хлеб и соль нашего гостеприимства!
Но Хаг Гуссейн отвечал:
— Клянусь Аллахом, о господин мой, твое гостеприимство поистине великое гостеприимство, но как я могу принять его, когда я давно уже дал обет не касаться еды, сдобренной солью, и давно не отведывал этой приправы?!
И Али-Баба отвечал:
— Это не важно, о благословенный Хаг, мне только стоит сказать одно слово на кухне — и все будет приготовлено без соли или чего-либо подобного.
И он так настаивал, что принудил купца войти в дом свой. И он тотчас же побежал предупредить Моргану, чтобы она не примешивала к блюдам соль и чтобы она на этот раз нарочно приготовила все блюда, все начинки и все печенья без этой обыкновенной приправы. И Моргана, крайне пораженная таким отвращением нового гостя к соли, не знала, чему приписать столь необыкновенный вкус, и принялась раздумывать над этим обстоятельством. Впрочем, она тотчас повидалась с кухаркой-негритянкой и передала ей странное приказание их господина Али-Бабы.
Когда все блюда были готовы, Моргана уставила их на подносы и с помощью раба Абдаллаха внесла их в приемную залу. И так как по природе своей она была крайне любопытна, она не преминула бросать время от времени взгляды на гостя, не любящего соли. И когда трапеза была окончена, Моргана вышла, чтобы предоставить своему господину Али-Бабе свободно вступить в беседу со своим гостем.
И вот по истечении некоторого времени молодая девушка опять вошла в залу. И совершенно неожиданно для Али-Бабы она была одета танцовщицей, и на лбу у нее была диадема из золотых цехинов, а на шее — янтарное ожерелье, и стан ее был охвачен поясом из золотых колец, и на руках и ногах у нее были золотые браслеты с погремушками. И на поясе у нее висел по обычаю танцовщиц кинжал с рукояткой из нефрита и с длинным клинком, отточенным и остроконечным, служащим обыкновенно для мимических фигур танца. И ее глаза влюбленной газели, и без того большие и блестящие, были еще резко подведены и удлинены черной краской до самых висков, тогда как брови ее были грозно соединены над переносицей. И вот, убранная и наряженная таким образом, она, держась совершенно прямо, приблизилась размеренным шагом, грудью вперед к господину своему Али-Бабе. И за ней вошел молодой раб Абдаллах, держа в своей левой руке бубен с металлическими погремушками, в который он ударял мерно, но очень медленно, в такт шагам танцовщицы. И, представ перед своим господином, Моргана грациозно наклонилась, и, не дав ему времени прийти в себя от изумления, в которое повергло его неожиданное ее появление, она повернулась к юному Абдаллаху и сделала ему легкий знак бровями своими. И тотчас же ритм начал ускоряться, приобретая все большую выразительность, и Моргана, скользя, как птица, начала танцевать.