— Я тут совершенно ни при чем, и в монетах я разбираюсь меньше, чем в арбузах и огурцах!
Однако моего хозяина совершенно не убедили доводы этой старухи, и он ответил ей тихим голосом и не без некоторого презрения:
— Твоя монета точно фальшивая, и даже находящаяся здесь моя собака, хотя она и бессловесное существо, наверняка поняла бы это.
И просто для того, чтобы подшутить над старухой и совершенно не веря в исход дела, которое он собирался совершить, мой хозяин подозвал меня, называя по имени:
— Бахт! Бахт! Иди сюда! Ко мне!
И я подбежал к нему, виляя хвостом. Тогда он взял деревянный ящичек, ссыпал в него монеты, а потом опрокинул его на пол, разбросав их передо мной, и сказал:
— Сюда! Сюда! Посмотри на эти деньги! Посмотри хорошенько на все эти монеты и покажи, нет ли среди них фальшивой!
А я внимательно осмотрел все серебряные монеты одну за другой, слегка отодвигая их кончиком лапы, и не замедлил наткнуться на фальшивую монету. И я отодвинул ее в сторону, отделив от общей кучи, и положил на нее лапу так, чтобы мой хозяин понял, что я ее нашел. Я взглянул на него, повизгивая и виляя хвостом.
При виде этого мой хозяин, который совершенно не ожидал такого проявления прозорливости от существа вроде меня, дошел до предела изумления и воскликнул:
— О Аллах! Всемогущество только в Аллахе!
А старуха, не в силах на этот раз оспорить увиденное собственными глазами, да к тому же испуганная увиденным, поспешила забрать свою фальшивую монету и дала взамен хорошую. И она, спотыкаясь, заковыляла прочь.
Что же касается моего хозяина, все еще пораженного моей проницательностью, то он позвал своих соседей и всех лавочников базара…
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Что же касается моего хозяина, все еще пораженного моей проницательностью, то он позвал своих соседей и всех лавочников базара, и он с восхищением поведал им о случившемся, явно преувеличивая мою заслугу, которая была весьма удивительна сама по себе.
Услышав этот рассказ моего хозяина, все купцы и соседи были поражены моей сообразительностью и сказали, что никогда не встречали такой замечательной собаки. И чтобы самим убедиться в этом, а вовсе не заподозрив моего хозяина в недобросовестности, а также для того, чтобы еще больше похвалить меня, они захотели увидеть лично мою проницательность. И они пошли и собрали все фальшивые монеты, которые у них были в лавках, и показали мне их, смешав с другими, настоящими. И я, увидав это, подумал: «Йа Аллах! Удивительно, сколько фальшивых монет у всех этих людей!»
Тем не менее, не желая своим отказом очернить своего хозяина перед его соседями, я внимательно стал осматривать все монеты, которые они выложили перед моими глазами. И я не пропустил ни одной из фальшивых, и я накладывал на каждую из них лапу и отделял ее от прочих.
И слава обо мне распространилась по всем базарам города и даже по гаремам благодаря ловкости жены моего хозяина. И с утра до вечера пекарню осаждала толпа любопытных, желавших испытать мое умение различать фальшивые деньги. И я не испытывал недостатка в занятиях, и весь день развлекался с гостями, которые приходили к моему хозяину из самых отдаленных районов города, и с каждым днем их становилось все больше. И таким образом моя репутация обеспечила моему хозяину больше покупателей, чем имели все пекари, имевшиеся в городе. И мой хозяин не переставал благословлять мое появление, которое стало для него столь же драгоценным, как истинное сокровище. И, глядя на его благосостояние, торговец овечьими головами переполнялся чувством зависти и от огорчения кусал себе пальцы. И в своей ревности он не преминул бы прибить меня, или похитить, или причинить мне какие-либо другие неудобства, например натравив на меня окрестных собак. Однако мне уже нечего было этого бояться, ибо, с одной стороны, меня хорошо охранял мой хозяин, а с другой — меня хорошо защищали торговцы, почитатели моих скромных умений.
И я уже некоторое время прожил так, окруженный общим вниманием, и я был бы по-настоящему счастлив своей жизнью, если бы в моей памяти не всплывало воспоминание о моем прежнем образе — человека. И меня мучило не столько то, что я был собакой среди собак, сколько то, что я был лишен дара речи и мог выражаться только взглядами, движением лап или невнятными звуками. И порой, когда я вспоминал ту страшную ночь на кладбище, у меня на спине щетинилась шерсть и я вздрагивал.