И, пропев это, господин мой бедуин испустил глубокий вздох удовлетворения, склонил голову на грудь и как будто уснул. И девушка, сидевшая на коленях у него, осторожно освободилась из его объятий, чтобы не потревожить покой его, и тихо вышла. И я подошел к нему, чтобы укрыть его и подложить подушку под голову, и заметил, что дыхание его прекратилось; и я наклонился к нему, крайне взволнованный, и убедился, что он отошел в вечность как предназначенный к блаженству, с улыбкой на устах. Да упокоит его Аллах в милосердии Своем!
Тогда я, чувствуя, что сердце мое сжимается от исчезновения господина моего, который, несмотря ни на что, всегда был добр и благожелателен ко мне, и, забыв о том, что несчастья стали преследовать меня с того дня, как я встретил его, я приказал устроить ему великолепные похороны. Я сам омыл тело его душистыми водами, старательно заткнул надушенной ватой все отверстия тела его, выщипал волосы, тщательно расчесал бороду, окрасил его брови, вычернил ресницы и обрил голову.
Затем я покрыл его в качестве савана чудесной тканью, которая была изготовлена для какого-то персидского царя, и положил его в гроб из дерева алоэ, выложенный золотом. После чего я пригласил многочисленных друзей, которых господин мой приобрел благодаря своей щедрости, и приказал пятидесяти невольникам, облеченным в приличные по случаю одежды, поочередно нести гроб на плечах. И, выстроившись в процессию, мы двинулись к кладбищу. И значительное число плакальщиц, заранее нанятых мною для этого, следовали за погребальным шествием, испуская жалобные вопли и махая платками над головами своими, в то время как чтец Корана открывал шествие, напевая священные стихи, на которые толпа отвечала, повторяя:
— Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его!
И все проходившие мимо мусульмане спешили подойти помочь нести гроб, хотя бы только касаясь его рукою. И мы предали его земле среди воплей и стенаний целого народа. И я велел зарезать на могиле его целое стадо баранов и молодых верблюдов.
Исполнив таким образом долг свой по отношению к покойному господину моему и покончив с обязанностями хозяина на поминальном торжестве, я уединился во дворце, чтобы заняться приведением в порядок дел наследования. И первой моей заботой было заглянуть в золотую шкатулку, чтобы увидеть, остался ли там еще порошок красной серы. Но я нашел в ней лишь то ничтожное количество, которое находится там и посейчас и которое ты имеешь перед глазами, о царь времен. Ибо господин мой благодаря неслыханной расточительности своей истощил уже почти весь запас, превращая в золото многие и многие пуды свинца. Но и того немногого, что оставалось еще в шкатулке, было достаточно, чтобы обогатить могущественнейшего из царей. И об этом я не беспокоился. Да и вообще я не заботился более о богатстве, находясь в том жалком положении. Тем не менее мне захотелось узнать содержание таинственной рукописи на коже серны, которую господин мой никогда не хотел дать мне прочесть, хотя и научил меня разбирать волшебные письмена. И я развернул ее и пробежал глазами. И тогда только, о повелитель мой, узнал я в числе прочих необыкновенных вещей, о которых я когда-нибудь еще расскажу тебе, благоприятные и неблагоприятные свойства всех пяти ключей судьбы. И я понял, что бедуин купил и взял меня с собой лишь для того, чтобы избавиться от печального обладания золотым и серебряным ключами, обратив на меня их злую силу. И я вынужден был призвать на помощь все прекрасные мысли пророка — мир и молитва да будет над ним, — чтобы не проклинать бедуина и не плюнуть на могилу его.
И я поспешил вынуть из пояса моего два роковые ключа и, чтобы навсегда отделаться от них, бросил их в плавильник и развел огонь, чтобы расплавить их и дать металлу улетучиться. И в то же время я принялся разыскивать два другие ключа: железный — ключ славы, и свинцовый — ключ мудрости и счастья.
Но тщетно обыскал я весь дворец до мельчайших его закоулков — я так и не нашел их. И я вернулся к плавильнику и стал наблюдать за уничтожением двух проклятых ключей. Но в то время как я был занят этой работой…