Но человек этот приблизился ко мне и сказал мне голосом, полным доброты и серьезности, не поднимая на меня глаз из опасения оскорбить целомудрие мое: «Успокой душу твою, о дочь моя, и осуши глаза свои! Я вовсе не незнакомец для тебя, ибо я осел сына твоего дяди! Но по природе своей я человек, и кади — по занятию. И я был превращен в осла врагами моими, которые посвящены в тайны колдовства. А так как я не знаю мудрости их, то оказываюсь беспомощным и безоружным перед ними. Но так как они все-таки правоверные, то позволяют, чтобы от времени до времени, в дни судебных заседаний дивана, я снова принимал человеческий облик свой, чтобы идти в заседание дивана. И я должен жить, таким образом, то ослом, то кади до тех пор, пока Всевышнему не угодно будет освободить меня от чар моих врагов и разбить колдовство, которым они опутали меня. Но умоляю тебя, о добросердечная, заклинаю тебя отцом твоим, твоей матерью и всеми твоими родными, никому не говорить о состоянии моем, даже и доброму сыну твоего дяди, моему господину, сборщику податей. Ибо, если бы он узнал мою тайну, он был бы способен — ибо это человек с просвещенным умом и строгий блюститель веры — отделаться от меня, чтобы не иметь более в доме своем существа, находящегося под властью колдунов; и он продал бы меня какому-нибудь феллаху, который мучил бы меня с утра до вечера и давал бы вместо корма гнилые бобы, тогда как здесь мне так хорошо во всех отношениях».
Затем он добавил: «Я должен попросить тебя еще об одной вещи, о госпожа моя! О добрая! О милосердная! А именно попросить господина моего, сборщика податей, сына твоего дяди, не так сильно колотить мне зад, когда он торопится ехать, ибо эта часть особы моей отличается, к несчастью, особенной чувствительностью и невероятною нежностью».
И, сказав все это, осел наш, сделавшийся кади, оставил меня в полном недоумении и отправился вести заседание дивана. Там ты и можешь найти его, если пожелаешь.
Я же, о сын моего дяди, не могла долее одна хранить эту тягостную тайну, в особенности теперь, когда на меня падает обвинение и я рискую навлечь на себя гнев твой и немилость твою. Я прошу прощения у Аллаха, что не сдерживаю таким образом своего обещания бедному кади — никогда никому не говорить о его превращении в осла. Но раз это уже случилось, позволь мне, о господин мой, дать тебе один совет, а именно: отнюдь не отделываться от этого осла, который не только является превосходным животным, полным усердия, и никогда не пукающим, и полным приличия, ибо он редко показывает свой инструмент, когда мы смотрим на него, но и который мог бы также в случае надобности давать тебе весьма полезные советы по сложным вопросам юриспруденции и относительно законности того или другого иска.
Когда сборщик податей услышал эти слова супруги своей, которую он слушал с видом все более и более изумленным, то пришел в крайнее недоумение и сказал:
— Да, клянусь Аллахом, это удивительное дело! Но что же должен я делать теперь, когда у меня нет под рукой осла, между тем как мне нужно ехать собирать подати в такой-то и в такой-то деревне в окрестностях? Не знаешь ли ты, по крайней мере, когда он вернется? Или он ничего не говорил на этот счет?
И молодая женщина ответила:
— Нет, он не определил этого времени. Он сказал мне только, что идет в заседание дивана. Но я отлично знаю, что бы я сделала, если бы была на твоем месте. Впрочем, мне совершенно ни к чему давать советы человеку, гораздо более умному и, несомненно, гораздо более тонкому и прозорливому, чем я.
Но простак сказал:
— Выкладывай уж все как есть. Я посмотрю, может быть, ты и не совсем лишена ума!
Она сказала:
— Ну так вот. Будь я на твоем месте, я направилась бы прямо в заседание дивана, где находится кади, захватила бы с собою горсть бобов и, став перед несчастным заколдованным председательствующим в заседании дивана, показала бы ему издали бобы, которые принесла в горсти, и знаками дала бы ему понять, что нуждаюсь в его услугах в качестве осла. И он, конечно, понял бы меня, и, так как у него есть сознание своих обязанностей, он оставил бы заседание и последовал бы за мною, тем более что, увидав бобы, любимую пищу свою, не смог бы удержаться, чтобы не пойти вслед за мною.
И сборщик податей, услыхав слова эти, нашел весьма разумной мысль супруги своей, и он сказал:
— Мне кажется, что это лучшее, что я могу сделать. Ты, право, очень толковая женщина.