– Я протестую, капитан, – от ярости голос офицера хрипел, а пораженный угревой сыпью переломанный нос нервно подергивался. – Согласно параграфу шестнадцать, статье третьей, пункту пятому транспортного устава, при наличии старшего по званию решать судьбу приданных солдат без его ведома – это грубое нарушение.
– Позвольте, капитан, – отвечал фон Валеннвил, придавая своему пышному лицу с двумя подбородками нарочитую солидную сердитость, что особенно занятно сочеталось с высоким воротником мундира. – Указанный пункт не распространяется на чрезвычайные ситуации, в которых, как говорит двенадцатая глава упомянутого вами устава, все судьбоносные решения остаются на воле и совести командующего судна.
– Но, – осекся Дюбран и густо покраснел от кончика тяжелого раздвоенного подбородка до кромки волос на узком лбу, – положение не было официально объявлено.
– Так я его объявляю, – капитан позволил себе вольность взмахнуть пудовым кулаком в белой перчатке с якорями. – Первый помощник, объявите по судну!
– Вы… вы за это ответите, – позволил себе в ответ откровенную наглость конвойный офицер.
– Перед трибуналом равных, а не перед десятым рангом! – перешел на открытые оскорбления сэр Оттомар.
Дюбрану ничего не оставалось, как козырнуть от своей металлической каски с высоким гребнем и, развернувшись на скрипящих, до блеска начищенных сапогах, отступить в сторону явно проявляющей недовольство происходящим группы подчиненных. Подчиненных, все еще вооруженных винтовками.
За этой довольно неприглядной сценой действительно последовал указ о введении чрезвычайного положения, а несчастный Гриссем уже через два часа скрылся за горизонтом, уносимый в своей утлой скорлупке жестоким течением. Оставалось лишь надеяться, что его минуют теплые, злонравные ветры Шизар.
Среди прочих пациентов оказалось пара сифилитиков, одна охранница с гонореей да инженер с чесоткой. Последнего удалось дезинфицировать при помощи антиклещевого заклинания, а первым трем я прописал по возможности болезненное, эффективное, но крайне унизительное лечение. Больше никого бросать за борт не пришлось, и на корабле осталось еще одиннадцать лодок на случай серьезных неприятностей.
Признаков наличия гибели, которых так боялся капитан, среди команды обнаружено не было.
Вечером третьего дня я провел осмотр интернов, у которых кроме переутомления также никаких неприятных недугов не обнаружилось. После осмотра мы сидели и болтали в лаборатории, распивая традиционный напиток всех цивилизованных медиков – спирт, в верной пропорции разведенный с тоником, сдобренный парой оливок и лимонной долькой на стенке мерного стаканчика.
– Итак, господа, как впечатления? Есть, чем поделиться? – поинтересовался я у подопечных немного отвлеченно, параллельно приходилось прислушиваться к сосудам за ширмой, там явно что-то происходило.
– Изматывающе, фрустрирующе, почти депрессивно, – довольно весело откликнулся Элефас, этот невзрачный юноша чуть ниже среднего роста, не то чтобы худощавый, но плотный, ярко контрастировал с пышной и цветущей Элеонорой, но при этом отличался яркими, живыми, почти интеллектуальными янтарными глазами и вечной загадочной улыбкой, которая порой немало раздражала.
– Одна пациентка пыталась меня укусить, – вклинилась в разговор мисс Канниг.
– И как вы это предотвратили?
– От души приложила ее шпателем.
Элефас прыснул, я слабо улыбнулся, но потом по возможности строго посмотрел на обоих, в первую очередь, чтобы отвлечь внимание – за ширмой что-то явственно зазвенело.
– Ожидал от вас большего профессионализма, Элеонора, – наставительно проговорил я, повышая голос для значительности или самого звука. – Как бы вы поступили, мистер Браун?
– Я? – задумался второй интерн. – Полагаю – приложил бы ее не ложкой, а кулаком, один Единый-Машина знает, что у нее там осело на премолярах, я видел, чем их кормят.
От меня не ускользнуло, что упоминание божественного заставило Элеонору бросить взволнованный взгляд на послушника, который все еще лежал без движения на койке в лаборатории.
– Ну что ж, теперь хвалю за сдержанность, мисс Канниг, дурь познается в сравнении.
Тем временем за ширмой снова раздался явственный звон стекла о стекло, и мне пришлось отвести внимание молодых людей более явно.
– Что вы там стараетесь разглядеть, юная леди?
– Я, – девушка смутилась, но взгляд не отвела, – просто задумалась, мистер Блэймрок, что мы будем делать, если бедный Грюмбольдт так и не придет в себя? И что, если… гибель…