Момент триумфа запомнился мне в мельчайших подробностях – свет керосиновой лампы дает тень преувеличенных размеров, падающую на деревянную обшивку лабораторного помещения, моя рослая фигура предстает поистине исполинской, волосы растрепаны и дрожат в ритм покачиванию корабля на волнах, мундир сброшен, рукав закатан. Бронзовый шток шприца бросает блики на расставленное в идеальном порядке медицинское оборудование, я медленно ввожу иглу в вену на левой руке, предварительно несколько раз сжав и разжав кулак, затем аккуратно, выверенным движением подаю препарат. Вакцина проникает в тело легко и свободно, на коже остается выпуклая красноватая отметина, из раны вытекает несколько бесцветных капель, несколько секунд я пребываю во власти первобытного страха перед неведомым, который сменяется эйфорией чистого знания.
Дело сделано – я осуществил процедуру самозаражения, теперь можно будет действительно внимательно наблюдать за развитием заболевания, его внутренними и внешними симптомами, инкубацией, протеканием. Теперь ни одна малейшая деталь не ускользнет, и, если все было сделано верно, я сумею спасти «Экспедишн» от надвигающейся бури.
Выждав необходимое время и протерев место укола спиртом, я собрал и дезинфицировал оборудование, убрал все на свои места и направился спать с чувством выполненного долга. Пока никаких эффектов не наблюдалось, но радость от сделанного шага не позволяла заснуть почти до самого утра, а голова была полна предвкушениями грядущего прорыва.
Сон, пришедший под утро, мне не слишком заполнился, в нем был гул океанской волны и запах большой воды. Было и что-то еще, как будто с привкусом электричества и далеким, аритмичным смехом. Но в памяти не отложилось, возможно, ожидая лучшего времени.
2-5 фиратонакреша
Последующие несколько дней, по большей части, запоминающихся событий не принесли. Капитан продолжал оставаться ограниченно дееспособным, его заместитель и невеликого ума мореход продолжал поддерживать на корабле видимость порядка, офицеры ленились, команда тупела от безделья. В попытке немного разбавить скорбную атмосферу штиля, Ланстрок организовал вечерние танцы, на которых отдельным «аттракционом» стали выступления матросов и механиков, провинившихся за день. Замеченные в нарушении дисциплины должны были станцевать что-то необычное, спеть, продекламировать стих или показать фокус. Изначально речь также шла о штрафной чаше для нарушителей порядка и техники безопасности, но эту идею кардинально, в особо крепких выражениях, местами криком, не одобрил склад-интендант. Ситуация с провизией ухудшалась, пришлось ввести существенные ограничения в пайке и снизить выдачу алкоголя, хорошо пока было только с водой и углем.
Пока один из навигаторов пытался решать навалившиеся проблемы корабля, двое других, то есть, Барри и мисс Мирдэн много времени проводили, решая проблемы математики. Между молодыми людьми определенно сложились весьма теплые отношения, частичным результатом которых, несомненно, было ежевечернее скверное настроение организатора танцев. Ввиду отсутствия необходимости налаживать курс, большая часть обязанностей Иоланды и Киннета сводилась к дежурствам и ежедневным предписанным уставам замерам. С такой задачей даже первокурсник справляется, не замочив усы в пене, так что оба светила корабельного дела оставшуюся часть дня проводили в какой-то запутанной суете, возможной к трактовке под термином «нарождающиеся отношения».
Мои интерны, не в пример другим штатным сотрудникам корабля, оставались очень заняты, в лазарете оставалось немало раненных, да и поток новых заболевших или травмированных страдальцев не утихал. Удивительное дело – моряки, они способны легко балансировать на узком пространстве рея, снимая паруса в шторм, и спуститься с сорокаметровой высоты без царапины, но при этом легком могут получить заражение крови от пореза металлической щеткой в ходе уборки в солнечный день. Элефас старался не встречаться со мной в нерабочее время, проводя оное у себя в «номере» или в кают-компании с другими праздными прожигателями времени. А Элеонора старалась окружить заботой пробужденного и набирающего силы послушника, все еще несколько несобранного.
Мои обязанности, помимо постоянных дежурств, были дополнены неприятной необходимостью чаще бывать в трюме, где все еще ютились ублюдки общества. И, вторая их часть, та, что не была вооружена и находилась за решеткой, демонстрировала в последнее время некоторое беспокойство. У многих заключенных наблюдались признаки лихорадки, общее ухудшение самочувствия, ночные кошмары и побои после оных (вернее, пробуждения с криками в толпе желающих еще немного «придавать на массу» маргиналов), другие расстройства здоровья, превосходящие обычный трюмный набор, вызванный сыростью, антисанитарией и скверным питанием. В основном мои обязанности включали необходимость убедиться в отсутствии эпидемии, но в краткие визиты, все еще отнимающие слишком много важного времени, я старался оказать помощь самым нуждающимся, расходуя медикаменты из личного запаса – конвойное ведомство до смешного мало отпускало на здоровье арестантов, при этом наивно полагая, что они доберутся до колоний целыми, невредимыми и сразу работоспособными каким-то чудом небесным.