Но звук не исчез, он продолжил существовать в предметном мире, где-то очень близко, помимо грохота, рокота и рева, какофония пополнилась резкими хлопками ружейных залпов и скрежетом металла. Особенно явно – скрежетом металла о кости, звуком, мне хорошо знакомым.
С трудом поднявшись – внезапно голова сделалась тяжелой, а веки налились расплавленным оловом, я направился, нет, не на шум, на мостик, предпочитаю разобраться, прежде чем действовать, впрочем, этот момент предшествующее повествование уже более или менее затронуло.
Ноги слушались с трудом, а палуба под ногами ходила больше обычного, хотя ходить полагалось как раз ногам. Видимо, сон требовался мне больше, чем казалось ранее. На мостике и верхней палубе было оживленно, тут столпились все – от механиков и канониров до матросов, офицеров и кока.
Явно встревоженный, прерывающимся, но сохраняющим твердость голосом Уольф Ланстрок отдавал приказы. «Первая команда, проверить тесаки, прихватите с собой багры и ведра, не дай бог эти черти начнут швырять гранаты и запалят нашу ласточку. Вторая команда – личное оружие на изготовку, поддержите первую огнем. Третья, вы в резерве, в первую очередь тупое оружие, они – быдло, но все государственная собственность, глушить, а не убивать…»
– О чем идет речь? – протолкался я на мостик и обратился к замеченной в толпе встревоженной Элеоноре.
– Доктор, – ахнула она, – как хорошо, что вы здесь! Мне сразу стало существенно спокойней.
– Я рад, что оказываю на вас умиротворяющее внимание, мисс Канниг, но все же – что происходит?
– Заключенные, сэр, – подобралась интерн.
– Что с ними?
– Они вырвались, это бунт!
Последнее слово произвело в ближайшей толпе неприятное волнение. Жители благонадежной Сетрафии гордились своими порядками, дисциплиной, истовым почитаем духа и буквы закона, упоминание слова на букву «Б» считалось столь же неприличным, как, например, сравнение окружающих с половыми органами или повествование о гипотетической связи с чьими-то родителями.
Тем временем Уольф обратился к группе решительно настроенных матросов, вооруженных револьверами, старомодными пистолями, тесаками, топорами, баграми и всем, что нашлось в корабельном арсенале пополам с противопожарным запасом.
– Готовы, ребята?
Последовало единогласное «Дуа-а-а-а!», видимо, означающее согласие.
– Тогда двинулись! Старшины, ведите группы по распорядку, за мной.
– Стоять!
Суровый, раскатистый голос смог перекрыть гомон толпы и разносящиеся снизу шумы, он принадлежал уже не Ланстроку. Говорил капитан. Фон Валенвилл стоял, опираясь на своего матроса-стюарда, в чадящем свете ламп и тихом сиянии ночного неба над морем он казался вышедшим из своей пещеры старым, умудренным годами богом из элумисской мифологии, могущественным и равно безразличным к судьбам смертных.
– Никто никуда не пойдет, – коротко отчеканил истинный хозяин положения на судне.
– Но, сэр! – попытался протестовать Уольф.
– Молчать. Мистер Ланстрок, держите своих людей наготове. Мистер Эверетт, – обратился он к главному канониру, – обеспечьте своими силами и силами механиков безопасность основных узлов судна. Мистер Барри, возьмите часть людей и встаньте на страже крюйт-камеры. Мисс Мирдэн, возьмите на себя охрану запасов провизии.
– А как же бунт? – продолжал упорствовать заместитель, пока остальные офицеры начали раздавать указания.
– Не произносите таких громких слов, Уольф, – отрезал командир «Экспедишн». – Происходящее в арестантском трюме – не более чем волнение. Небольшая неприятность, виной которой является некомпетентность и заносчивость капитана Дюбрана. Пусть капитан сам и расхлебывает эту кашу. Мы не станем ему помогать. Наша с вами задача – безопасность корабля и команды, сохранность груза, неподотчетного конвойной службе, и поддержание порядка на вверенной территории. Оставайтесь тут с дежурным отрядом, действовать только по моему прямому приказу.