Желеобразные, искаженные, обсиженные колониями мидий и глубоко въевшимися в плоть ракушками, сросшиеся друг с другом в единую массу боли и ярости, уже нечеловеческие твари прорывались вперед, оставляя за собой горы трупов, обглоданные тела своих бывших пленителей и мучителей.
Волна искаженных, больше не способная таиться в своем тесном аду, выплескивалась через все опорные пункты сразу, стремительно сокращая число защитников, она стремилась туда, где еще оставались не тронутые заразой люди.
Получив отчет от вестового, который тут же свалился и начал биться в конвульсиях, бормоча что-то про своего друга, которому выели глаза, капитан фон Валенвилл уже не мог оставаться безучастным наблюдателем.
Вниз, на помощь конвоирам, были направлены все наличные силы. Командир судна вызвал и меня, признаться, смена обстановки после напряженной атмосферы лазарета меня даже порадовала.
Рядом с капитаном стоял, немного пошатываясь, но выдавая решимость праведным пламенем очей, новиат Грюмбольдт, а также много менее уверенный в себе фон Мэйбр.
– Господа, там, внизу, творится форменная кровавая баня, готовая захлестнуть весь корабль. Мы либо потушим этот пожар прямо сейчас, либо сгорим без шанса на спасение, – голос командира был торжественен, но дрожал от напряжения. – Я хочу, чтобы вы трое направились к носовым баррикадам и помогли нашим ребятам отбиваться.
– С ним – непременно, – кивнул послушник на погодника. – Но не с ним.
Вторая часть фразы касалась меня, при этом маленький священник старался не смотреть в мою сторону. Он был облачен в сутану с металлическими накладками и кирасу, украшенную символикой Бога-Машины, но казался совершенно не готовым к бою.
– Это еще почему? – удивленно воздел бровь Оттомар.
– Ибо сказано: «Да не встанешь плечом к плечу с грязным, опозоренным, недостойным, ибо тот, кто стоит заслоном на пути врага, не должен быть в опасении за свою спину». Механоличие, стих 45, строфа 12.
– Ясно, – мрачно проговорил капитан, наблюдая экзальтированные выражение лица послушника и мою совершенно отстраненную мину. – Поговорим об этом позже. Отправляйтесь вдвоем. Фон Блэймрок.
– Да, капитан?
– Направляйся к кормовым баррикадам, там сумел организовать отпор сам Дюбран, но твоя, – он намеренно выделил последнее слово, – помощь им наверняка пригодится.
Я поспешно козырнул и направился в указанном направлении.
Происходящее далее я набросаю лишь короткими штрихами, указав, что в чрезвычайном резерве конвойной службы, не потерянном при начале бунта, имелись портативные огнеметы. Теперь же можно стать немного лаконичнее.
Бой запомнился мне так.
Из тьмы раскуроченного прохода, заваленного дымящимися остовами, выдвигается жуткое раздутое существо, покрытое хитиновой коростой и полипами, у него две головы – мужская, расколотая надвое, откуда подобно пористому языку высовывается обретший подвижность мозг, и женская, укрытая бахромой водорослей, из-под которых исходит темно-зеленое сияние.
Следует вспышка, волна пламени, обугливая переборки, бьет в искаженного и тот падает, корчась, сгорая, издавая нечленораздельные тоскливые вопли.
Проворное существо выныривает из коридора, оно состоит из сросшихся голов, хребтов, рук и ног, напоминая гигантскую сороконожку, как позументом обрамленную разноцветными анемонами. Она уворачивается от струи пламени и посылает в огнеметчика волну ядовитых заостренных наростов, плотоядно облизываясь десятком языков, когда пораженный солдат падает и корчится.
Я поднимаю руку и заканчиваю заготовленное заклинание, тварь разрывает на части, но головы, вразнобой соединенные с руками и ногами, опираясь на дополнительные мягкие отростки из шей и трещин позвонков, продолжают бежать, тут их накрывает новая волна пламени от подоспевшей смены.
В тусклом свете, исходящем от догорающих останков, высвечивается гигантская фигура. Это Малышка Том, осужденный за серийное насилие, педофилию и сопротивление при аресте, стоившее жизни шести констеблям. В Томе добрых девять футов роста, из его ороговевшего тела торчат дергающиеся хитиновые выросты на манер ног омара, лицо бывшего арестанта заросло пленкой толстой, как у кита, кожи, став безликой маской. В трехпалой, чавкающей присосками руке Том тащит труп конвойного солдата, усаженный обломками, осколками металла и проходящими сквозь плоть полуторафутовыми штыками.