Исследование лаборантки дало обширную пищу для ума – распространение хаоса могло направляться и контролироваться при помощи сильной воли, но специфику, которую принимали изменения, в первую очередь задавал эмоциональный фон, характер, даже настроение. Если смотреть в корень вопроса – хаос влиял на зараженного в зависимости от специфики его личности, возможно, если угодно, даже чистоты души и главных устремлений оной.
В процессе попытки изнасилования, а речь ранее шла именно об этом, мисс Канниг схватили за руку – она испугалась, захотела это прекратить, мягкая кожа и слабые мышцы для этого не подходили, интуитивно, почти рефлекторно, она сумела нарастить шипастую броню. А затем остановила сердце нападающего, но последнее было сделано уже намеренно, хоть и на эмоциях.
Немного попрактиковавшись, мы смогли добиться прогресса – теперь интерн могла по собственному усмотрению отращивать и расправлять броню, возвращаю руке и любой другой части тела прежний вид, также она освоилась со своими возможностями, научилась заращивать ранения (для этого мне пришлось себя несколько раз серьезно порезать) и по собственному желанию менять некоторые биологические свойства органики (так, она на некоторое время научила мои потовые железы вырабатывать приятный аромат мускусно-цветочного оттенка).
На тренировки и испытания ушел почти весь день, обучая лаборантку, я многое узнал и о себе, что очень скоро пришлось кстати. Около девяти вечера мы спохватились о десятках пациентов, которым требовалась оперативная помощь. Я отправил Элеонору в лазарет, практиковаться, а сам спустился в грузовой трюм.
Заключенные пребывали в удручающем состоянии, прогресс их изменений постоянно усиливался, но проходил совершено бессистемно, откликаясь на сумбур, что оставался в их головах в связи с отвратными условиям содержания. Мало кто обращал внимание на несчастных, и тому была причина – конвойный солдат, охранявший клетку, а также некоторые, слонявшиеся поблизости матросы могли похвастаться проступающей из-под кожи чешуей, пульсирующими, шевелящимися наростами, наметившимися рудиментарными конечностями. Процесс вакцинации не для всех прошел бесследно.
По возвращении с грузового трюма, где удалось раздобыть паек на ужин для себя и мисс Канниг, я заглянул к капитану. В кресле дремал грузный гигант, черты которого начали немного напоминать моржа, а мундир покрылся разноцветным коралловым налетом, рядом, в просторной корзине для белья, свешиваясь из нее на три четверти, изволил почивать кот, покрытый пластинами хитиновой брони и прочными роговыми наростами, как у черепахи, с мощными когтями и шипастым плавником, зверь несомненно вызывал уважение. Он уже успел обзавестись жабрами на ребрах и немного изменить форму лап, чтобы они позволяли комфортно чувствовать себя на суше, и в морской стихии.
Не беспокоя командира корабля, я заглянул в лазарет. Количество раненых серьезно уменьшилось, из общего покоя выходили довольные солдаты с рыбьими глазами, ампутанты, сменившие протез на удобное щупальце или увеличенную версию лапы лангуста, механики, для удобства несколько прибавившие пальцев на руках.
Кивнув Элеоноре, которая очаровательно улыбнулась в ответ и показала пару рядов крепких акульих зубов (чтобы проще было обкусывать леску для сшивания ран), я направился к себе. Тяжелый день требовал хорошего отдыха, а у меня за плечами такой был не один.
15-17 фиратонакреша
Последующие пара дней прошли для меня довольно однообразно. Работы в лазарете теперь было немного, мисс Канниг справлялась, так что я посвятил себя наблюдениям. Эксперимент теперь расширился на весь корабль и приносил весьма неоднозначные, интригующие материалы для анализа.
В первую очередь стоит поведать о печальном. К шестнадцатому числу нечастные заключенные, брошенные на произвол судьбы, окончательно утратили человеческий облик, но до этого дошли немногие. Повторяя, отчасти, путь лабораторных крыс, в период агонии они спаривались и боролись, использовали немногочисленные позитивные изменения своих тел для получения преимущества над остальными. Так, один бывший насильник сумел отрастить ворох щупальцевидных отростков и на протяжении нескольких часов насиловал ими нескольких ослабевших обитателей камеры разного пола, пока его не прикончил и не проглотил целиком другой арестант, голова которого приобрела черты морского сома, только с несколько увеличенными зубами. Сома повалили и разорвали на части, пожирая и его, и проглоченного насильника, двое других страдальцев, тела которых покрылись ворохом мелких клешневидных конечностей с пастями на концах. При этом клешни не разбирали, где свои, а где чужие, периодически отхватывая крупные куски от неизмененных участков тел своих хозяев.