– Он плачет, – Оромэ поправил ужасно обляпанные и, кажется, даже с капельками вина очки на лбу.
Рин медленно наклонил голову к плечу, будто не сразу понял, к чему он это.
– Мы не вмешиваемся в дела друг друга, тем более, он наверняка не один. Я не…
Оромэ взглянул на него задумчиво и печально, ободряюще коснулся его плеча.
– Если бы ты услышал, что наша мелочь плачет, то вломился бы к ней, с кем бы она там ни была. Думаю, она раскричалась бы или даже укусила тебя, но была бы благодарна просто до луны и обратно. А?
Рин бездумно тронул свою сережку, как кошки играют с лентой, совсем трезво и грустно нахмурился.
– Я скоро приду, – прошептал он слишком громко. – Совсем скоро. Прости.
Оромэ кивнул ему, подталкивая к чужой спальне, и Рин скорее, пока не передумал, тронул ручку двери, то ли забыв, то ли нарочно не став стучаться.
В спальне у Сиэса было темно. Из открытой двери на балкон тянуло ночной прохладой, и теплились только два огонька умирающих свечей. Даже эльфийским зрением было не рассмотреть ничего, кроме того, что во мраке золото мешалось с черным. Мгновение и вечность. Соревнование между болью и любовью.
Рин, даже не шатаясь, бесшумно подошел к кровати. Это было просто, хотя чужое горе липло к коже и въедалось в нее, будто соль. Наклониться над смятой постелью тоже было просто.
– Ты тратишь время, – прошипел Рин брату в самое ухо, – поищи хоть какую-то смелость по своим тайникам – и прекрати это.
Сиэс вздрогнул, кажется, всхлипнул.
– Они умрут. Они умрут, как ты не понимаешь!.. Пусть она уедет, пусть уезжает!.. – надо же, неужели и правда плакал?
– Мы все умрем, уж поверь мне, – Рин дернул плечом, – просто кто-то будет делать это дольше, а помнить – больше.
Если бы он что-то понимал не только в смерти, а в том, как остановить ее!.. Какое глупое, бесполезное умение. Подстать безнадежному младшему брату.
Сиэс тоже зашипел что-то, должно быть, проклятия. Или просто ругался.
– Держи, дорогой братец, – Рин вложил в его бессильно висящую руку бутылку. Больше он ничего не мог сделать. – Это залечит все, что у тебя болит. А ты, – Рин глянул на полуэльфийку, так и не шевельнувшуюся с тех пор, как открылась дверь, – не дай ему, идиоту, простыть. Завтра прием, и меня потащат вместо него, если наследничек будет дурно себя чувствовать. Ненавижу приемы.
И он убрался оттуда – так же тихо, как и заглянул сюда, и ему не нужно было оборачиваться, чтобы спиной почувствовать, как горько и любяще улыбается такая взрослая и такая юная одновременно девушка в темноте. Ее мудрость была какой-то совершенно иной, в недоступном живущим вдесятеро дольше чистокровным эльфам, и Рин ее временами даже боялся бы – если бы не боялся сильнее за разбитое сердце Сиэса.
Под утро Миэтиль Анариэн Феррерс выскользнул из своей спальни и, неприязненно шлепая по холодному мрамору на полу босыми ногами, мимо гостевой комнаты Оромэ, мимо спальни брата и до сих пор сочащегося из нее вчерашнего горя пришел в библиотеку. Забрался на стол, допил остатки из кружки Фаэлитин и сказал, что больше всего на свете ненавидит сказки о принцессах. И вручил ей чужое кольцо.
– Будущий лорд Феррерс трус и изволил передать, что просит никогда не напоминать ему об этом, – поморщился Рин. – Но, думаю, однажды он передумает. Когда-нибудь.
ххх
Литти бездумно повертела кольцо в пальцах, вспоминая. С тех пор прошли годы, но у нее все отпечаталось в памяти до того отчетливо, что ой казалось, будто это было только вчера.
Вдруг что-то зашипело в глубине комнаты, за книжными стеллажами, там, куда не дотягивался свет от свечей. Литти вздрогнула, в руке у нее вспыхнул сгусток магии, которой при желании можно отправить незваного гостя так далеко, что ему не захочется возвращаться. Но она тут же поняла свою ошибку: это был не незнакомец, не таинственный ночной вор и даже не лорд Феррерс, решивший глухой ночью сунуть нос в парочку карт.
На дальнем столике в остаточном блеске от магического перемещения лежала книга – потертая, ободранная, с уголками, по старинке обитыми железом, с тяжелой застежкой, запертой на проржавевший замок. Книга была в скверном состоянии, будто прошло не тринадцать лет, а сто тридцать, но Фаэлитин было наплевать. На книге лежала записка, сложенная вдвое незапечатанная бумажка с гербом Академии.
Надо же, и часа не прошло – все-таки Сиэс верен себе, как всегда…
Литти бросилась к столу еще быстрее, чем до этого побежала к волшебному зеркалу. Смахнула записку в сторону, пара едких фраз и добрый совет вполне могли подождать. И обеими руками схватилась за гримуар.