– Я серьезно, – тем не менее, Сиэс и сам едва удержался от нервного смешка. – Выкини все лишнее, постарайся забыть об интонации, этом его взгляде, – он на мгновение удивительно точно изобразил отца, – и подумай над смыслом его слов. Может, что надумаешь. Ну?
– Я бездарность?
– Не то.
– В замок Феррерсов требуется новый библиотекарь?
– Снова нет.
– Я глупая девчонка, которая спряталась в мире своих фантазий и игнорирует реальный мир?
– Ты скоро по второму кругу пойдешь. Не цепляйся к тем словам, которые он произнес, переводи, как… – Сиэс задумчиво сощурился, – как плохую метафору. Как загадку. Давай же.
Фаэлитин поморщилась, снова и снова воскрешая в памяти задевшую ее фразу. Это было неприятно, но не так неприятно, как перспектива смириться с ней.
– Фантазии – реальность, – пробормотала она, – слишком хорошо сделанная работа библиотекаря. Реальный мир. Для такой как я… – Литти прикусила губу, и вдруг глаза ее округлились, едва она сама услышала. – Хочешь сказать, он подтолкнул… он сказал, что я готова… к тому чтобы вылезти из книг и практиковаться по-настоящему?
Сиэс улыбнулся снова, но на этот раз светло и весело, а в его смеющихся глазах, если Литти не обманывала зеркальная гладь, притаился хитрый хулиганский азарт.
– О, не смотри на меня так.
– Ну Сиэс!
Он покачал головой.
– Сиэс!..
– Я никак тебе не помогу, – он развел руками, по-прежнему улыбаясь, – но знаю одну дженази, которая точно поможет.
Литти захныкала, а Сиэс подмигнул ей и засмеялся.
ххх
301 год. Императорский дворец
Сулой вернулась в свою крошечную комнату во дворце после тяжелого, казавшегося бесконечным дня.
Ей пришлось разбираться с каким-то новым, совершенно проклятым построением стражи, новым функционалом и бессмысленными схемами, без которых все прекрасно работало раньше, но почему-то впредь должно было перестать. Клятвенные заверения, что она найдет инициатора перестроения и выскажет все ему в лицо, сменились нечленораздельной руганью, а та, в свою очередь, обессиленным мычанием и нытьем. За этим занятием – и еще массой бессмысленных – к концу своей смены Сулой так вымоталась, что встреться ей сейчас Фаэлитин, девушки обменялись бы любезностями, и только.
Она пришла к себе уже глубокой ночью, сегодня смутно пахнущей чем-то свежим, серебристо-льдистым, но все такой же темной и мутной, потому что из-за туч так и не соизволили показаться звезды. Сулой скинула вещи в угол у двери, и до того, как она рухнула бы на кровать, раскинув руки, оставались считанные секунды, как вдруг ее внимание привлекло что-то, кажется, бумажное и золотое на ее собственной тумбочке.
Когда Сулой убегала на плац с утра, ничего подобного здесь не было.
Она застонала и отложила благословенное падение: высока была вероятность, что если поддаться, ее бренное тело заснет где-то после потери равновесия, но до соприкосновения с подушкой, и штучку с тумбочки она так и не рассмотрит.
– Ну и что это еще за дрянь при… – начала было Сулой, качаясь нужную в сторону.
В следующее мгновение глаза ее распахнулись от удивления: письмо сложили вдвое и запечатали, но даже так было видно, что оно написано на гербовой бумаге. Среди золотого плетения и изящных завитушек уверенно выпустил когти восстающий кот с мечом в зубах, и этого кота Сулой не перепутала бы ни с каким другим. А возле кота, чуть придавив ему хвост, красовалась чернильная печать со знаком, врезавшимся в ее память не менее глубоко – свернувшийся в клубок дракон с герба Академии Золотого Дракона.
Сулой скорее сломала дракона напополам и развернула записку, одновременно зная и не зная, на что рассчитывать… И тем не менее строчки, написанные безупречно изящным ровным почерком, превзошли все ее ожидания.
Она так и замерла, вчитываясь в них, и даже забыла, как мечтала упасть в кровать еще минуту назад.
"Привет, Сулой! Я давно не справлялся о твоих делах, но надеюсь, что ты в порядке. Мой опыт подсказывает, что служба в императорской страже может быть непростой, и я пойму, если ты больше занята своими обязанностями… Но если вдруг окажется, что ты соскучилась – будь уверена, в нашем с Саром расписании найдется на тебя время при любых обстоятельствах.
Также я не могу говорить за Фаэлитин, хотя формально имею на это некоторое право, однако возьму на себя смелость предположить, что она и Шаетта были бы со мной солидарны…" – и далее в подобном духе, нарушая все правила переписки, обязательные для наследника благородного дома. Этими ужасно раздражающими идеальными буквами на гербовой бумаге. За строками почти был слышен насмешливо-благовоспитанный тон, а от самого письма отчетливо несло высоченным самомнением, одеколоном и клинками.