«Они меня испытывают, – догадывается Якоб. – Проверяют, готов ли я запачкать руки по первому требованию».
– Меня давно уже приглашали присоединиться к карточной игре…
– Видите, ван Клеф? Де Зут никогда не спрашивает: «А надо ли?» – только: «Как осуществить?»
Якоб утешается, представляя себе, как Анна читает известие о его повышении по службе.
В послеобеденных сумерках над улицей Морской Стены летают стрижи. Неожиданно к Якобу подходит Огава Удзаэмон. По слову переводчика Хандзабуро исчезает. Дойдя с Якобом до группы сосен в дальнем углу, Огава останавливается, дружелюбно здоровается с неизбежным соглядатаем, затаившимся в тени, и чуть слышно произносит:
– В Нагасаки все говорят об это утро. О переводчик Кобаяси и веера.
– Быть может, он теперь не рискнет настолько бесстыдно жульничать.
– Недавно, – продолжает Огава, – я вас предупреждать не делать Эномото свой враг.
– Я очень серьезно отнесся к вашему совету.
– Еще совет. Кобаяси – маленький сёгун. Дэдзима – его империя.
– Значит, мне повезло, что я не завишу от его благосклонности.
Огава не понимает слово «благосклонность».
– Он сильно вредить де Зут-сан.
– Спасибо за заботу, господин Огава, но я его не боюсь.
– Он может проводить обыск в квартира. – Огава оглядывается. – Для розыск украденный вещь…
Чайки бранятся вокруг лодки, невидимой за Морской Стеной.
– …или запрещенный предмет. Если в ваша комната есть такой, – пожалуста, спрятать.
– Но у меня нет ничего такого… предосудительного, – возражает Якоб.
На щеке Огавы дергается мускул.
– Если есть запрещенный книга… Прятать. Очень хорошо прятать. Кобаяси хотеть отомстить. Для вас наказание – изгнание. Для переводчик, который обыскивать ваша библиотека по прибытии… не так удачно.
«Я что-то недопонимаю, – догадывается Якоб. – Но что?»
Он уже открывает рот, чтобы задать вопрос, но тут ответ является сам собой.
«Огава знал о Псалтири. С самого начала знал».
– Господин Огава, я непременно последую вашему совету. Сейчас же…
Из Костяного переулка появляются двое инспекторов. Огава, не говоря ни слова, направляется к ним навстречу. Якоб уходит в другую сторону.
Когда Кон Туми и Пит Барт встают, их тени, отбрасываемые свечой, скользят по стене. Импровизированный карточный стол сделан из двери, поставленной на четыре ножки. Иво Ост остается сидеть, жуя табак. Вейбо Герритсзон плюет, не особо прицеливаясь, в плевательницу. Ари Гроте любезен, как хорек, приветствующий кролика.
– Мы уже отчаялись! Думали, вы никогда не соберетесь воспользоваться моим приглашением, ага?
Он откупоривает первую из двенадцати бутылей рома, выстроившихся в ряд на грубо сколоченной полке.
– Я давно хотел прийти, – отвечает Якоб, – но работа не давала.
– Наверное, тяжелая работа, – замечает Ост, – гробить репутацию господина Сниткера.
– В самом деле, – парирует Якоб. – Разбирать поддельные записи в бухгалтерских книгах довольно утомительно. Уютно у вас тут, господин Гроте.
– Если бы мне нравилось жить в выгребной яме, – подмигивает Гроте, – я бы так и остался в Энкхейзене, ага?
Якоб берет себе стул и садится.
– Во что играем, господа?
– «Плут и дьявол». Наши, гм, немецкие родичи в нее играют.
– А-а, карнифель! Я немного играл в Копенгагене.
– Удивлен, что вы – и вдруг знакомы с картами, – хмыкает Барт.
– Сыновья и племянники священнослужителей не так наивны, как принято считать.
Гроте берет гвоздь из кучки на столе:
– За каждый вычитается один стювер из нашего жалованья. В начале кона все ставят по одному гвоздю. Семь взяток на круг, и кто заберет больше взяток, получает весь выигрыш. Игра продолжается, пока не закончатся гвозди.
– Но как проследить за тем, чтобы выигрыш выплачивался честно? Ведь жалованье мы получим только в Батавии.
– Тут такой фокус. – Гроте взмахивает листком бумаги. – Здесь все записано, кто у кого что выиграл, а господин ван Клеф вносит поправки прямо в расчетную книгу. В свое время Сниткер дал добро на такую практику. Он понимал, что эти, э-э, маленькие радости помогают людям сохранять бодрость духа и остроту ума.
– Господин Сниткер был на наших вечерах желанным гостем, – говорит Иво Ост. – Пока не лишился свободы.