Но создание Арк-Хиллз было самым что ни на есть неприглядным. С помощью практики под названием дзи-ягэ компании по торговле недвижимостью нанимали головорезов из якудза. Те угрозами заставляли владельцев земли продавать участки по дешевке, так что компании скупали целые кварталы, а потом продавали их застройщикам втридорога. Чтобы запугать людей, им в окна швыряли кирпичи, подбрасывали на порог дохлых кошек, а еще использовали проверенный временем метод, столь горячо любимый бандитами по всему миру, — неожиданный полуночный визит. Парням из якудза нравилось думать, будто они — современное воплощение Бусидо, пути воина, однако я что-то не припомню никаких дохлых кошек в «Книге Пяти Колец» Мусаси.[8]
С другой стороны, якудза по крайней мере не делает секрета из своей криминальной сущности, не то что сговорившиеся между собой застройщики, всемогущие строительные компании и продажные политиканы со своими незаконными играми. Как в любом высокоразвитом капиталистическом обществе, в Токио крупнейшие преступления оставались безнаказанными, потому что и преступлениями-то не назывались. Они назывались «повседневный бизнес».
Мы повернули направо как раз перед гостиницей «Общеяпонских авиалиний» и двинулись дальше по узкой улочке. Через полминуты после того, как мы проехали Башни Арк-Хиллз, шофер свернул направо у испанского посольства. Машина остановилась перед изукрашенными коваными воротами в высокой каменной стене. Мне пришло на ум, что такие ворота скорее увидишь в каком-нибудь сельском поместье в Англии, а не в центре Токио. С жутким скрежетом ворота внезапно распахнулись, и за ними вытянулась подъездная дорожка, обсаженная двумя рядами невысоких вишен.
4
КАК СЛАДОК ШУМ ВОЛН
Деревья росли точно по линейкк — одинаковой высоты, с одинаковыми известковыми пестицидными кольцами у корней. По-моему, даже число веток на каждом дереве было одинаковое. Ветки тянулись в утреннее небо, умоляя о дожде.
Впереди среди буйных зарослей мерцал хаос из призматического стекла и хирургического хрома. Судя по тому, как растения атаковали травянистый холм, заросли не окружали дом, а скорее из него улепетывали. Отлично их понимаю. Дом был почти такой же неприличный, как цена земли, на которой он стоял. Эдакая трехэтажная катастрофа, сплошь резкие углы и блестящие поверхности. Вчерашнее забытое видение завтрашнего дня.
Не успел я и рта раскрыть, как водила открыл дверцу и ткнул пальцем в сторону дома. Как будто я не заметил. Я оглянулся на кованые ворота в каменной стене. Вдали, прямо над, верхушками деревьев, виднелась токийская телебашня — липовый Эйфель, единственное напоминание о том, что я все еще в мегаполисе.
Я вылез из машины и зашагал к дому по дорожке сквозь нечто типа сада. Кипарисы сцепились с бильбао, деревья гинкго боролись с соснами, а на земле вовсю шла война между колючим кустарником, хризантемами, львиным зевом и еще кучей цветочков, названий которых я не знал, хоть убейте. Никакого тебе классического японского ландшафта, где все мелочи дотошно соединены в максимальную гармонию, а растения подстрижены и подрезаны, и вообще над ними трясутся, как над хилыми детишками. При взгляде на этот сад хотелось не медитировать, а хвататься за мачете.
Рядом с домом блестел под солнцем маленький пруд. Две дорические восьмифутовые колонны подпирали воздух там, где, как я понял, был парадный вход. Между колоннами торчал мужик в старомодном костюме дворецкого, прямиком из благонравного британского детектива. Он как будто стоял там уже лет двадцать и еще не закончил эту процедуру.
— Добрый день, господин Чака, — поздоровался он. — Полагаю, вы здесь ради встречи с господином Накодо, так?
— Как скажете, — ответил я.
Дымку над головой сверлило добела раскаленное солнце. Я слушал цикад, ворон и далекие автомобильные гудки; шуршал остроносыми ботинками по дорожке и думал, за каким же чертом я сюда приперся. А потом вслед за слугой зашел в дом.
Я, по обычаю, скинул ботинки, а слуга протянул мне пару блестящих пластиковых шлепанцев с именем Накодо на подошве, напечатанным китайскими иероглифами. Потом слуга отфутболил меня другому парню в таком же костюме дворецкого. Тот повел меня сквозь шикарный лабиринт, который этот господин Накодо звал своим домом.
По-моему, дизайнер интерьеров сговорился с ландшафтником, поскольку дом выглядел что твой ночной кошмар после целого дня, проведенного в музее с толпами народу. Картины, скульптуры и всякие дорогущие штучки были кучами напиханы по всем углам и щелям. Сдается мне, что коллекцию подбирали так же тщательно, как обычную банду линчевателей. Наверняка этот хлам стоил дороже, чем вея моя зарплата за три или четыре оборота печного колеса смерти и реинкарнации.
Поплутав по закоулкам и очутившись в маленькой комнате, я развалился в шикарном кожаном кресле. Дворецкий сказал, что господин Накодо вскоре присоединится ко мне, и предложил чаю или кофе. Я отказался, и слуга ушел, оставив меня в кабинете. В сравнении с другими комнатами кабинет был практически пуст. Окна затянуты тяжелыми шторами, в центре комнаты громоздится огромный стол, а стены увешаны черно-белыми снимками в рамках.
Минуты, прихрамывая, бежали друг за дружкой, я сидел в кресле и пересчитывал пылинки там и сям. Пылинок нашлось немного. Не успел я заскучать, как услышал позади жужжание.
В трех-четырех футах от меня сидел старик в инвалидном кресле. Невозможно хрупкое тело сплошь укутано в узорчатое многослойное кимоно, а над узлом черной и золотистой ткани торчит голова. Меня как стукнуло — этот сморчок сидит тут с самого начала, с тех пор как я зашел в комнату. Старик беззубо улыбнулся в мою сторону, и я осклабился в ответ.
— Мы пробуждаемся от глубокого сна длинной ночи, — заявил он, качая головой и ухмыляясь. Его череп туго обтягивала кожа, тонкая, как пергамент.
— Чего?
— Мы пробуждаемся от глубокого сна длинной ночи.
— Это уж точно, — согласился я, не въезжая, о чем это мы вообще. — Вы господин Накодо?
Сморчок не ответил. Захлопнул рот, и его лицо обмякло. Потом он снова едва слышно заскрипел:
— Как сладок шум волн под нами.
Я уж было собрался опять, как болванчик, кивнуть в знак согласия со сладким шумом волн, но тут старикан ткнул рычаг на своем кресле, с жужжанием проехался но ковру и вылетел прямиком из комнаты. Я даже затылка его не видел — только кресло катится по пустому кабинету, сворачивает влево и исчезает.
А я остался сидеть, соображая, что же это было.
Так ни до чего и не додумавшись, я встал и решил глянуть на фотографии по стенам. В основном безрадостные групповые портреты серьезных мужиков в костюмах. Крутые воротилы позировали на фоне больших логотипов больших компаний или сидели вокруг больших столов в безликих залах заседаний. Попалось и несколько снимков повеселее, на воздухе, где политиканы со смутно знакомыми физиономиями что-то открывали, кромсая ленточки. На лица натянуты улыбки, жесткие и неуклюжие, как церемониальные шляпы, в которых политиканы позировали.
Только потом до меня дошло, что общего на этих фотографиях, кроме жуткого дефицита joie de vivre.[9] На каждой торчал один и тот же тип. Круглолицый мужик средних лет в сером костюме. Сперва его трудно было выцепить, но потом я понял, в чем фокус. Он всегда ошивался на краю кадра, словно вот-вот улизнет со снимка. А еще, по-моему, этого мужика никто не учил улыбаться в камеру.
— Простите, что заставил вас ждать, — раздался голос за моей спиной.
8
Го-Рин-но-Сё («Книга Пяти Колец») — книга величайшего мастера владения клинком — Миямото Мусаси. Включает в себя анализ стратегии и тактики боя, их закономерности и универсальные принципы, единые и для поединка в любом виде единоборств, и для крупномасштабных военных действий, и для ведения современного бизнеса.