Но в один прекрасный день случилась осечка. В этот день и именно в этом пункте решил сдать «сотку» сотрудник милиции. Оценив его характерную наружность, которая пробивалась даже из-под штатского одеяния, Светлана отошла в сторону. Пересчитав рубли, мент удалился. К окошку подошла худенькая женщина и молча уставилась на табличку с курсом валют. После минутного колебания она согласилась продать сто долларов первой встречной девице. Однако в последний момент женщину что-то насторожило, и она попыталась забрать деньги. После секундной возни женщина завопила. Милиционер, решивший, на беду Сорокиной, вторично пересчитать деньги, но уже за углом, вернулся на крик. Партнер Светланы, спешивший на выручку и увидевший крепкого, не по-летнему одетого субъекта, притормозил и, не мешкая, ринулся прочь.
При обыске у Сорокиной изъяли пистолет Макарова, который вызвал у арестованной бурю эмоций. «Меня подставили, ствол подбросили», – изрекла она заученную фразу в этом же кабинете и отправилась в СИЗО № 2. Следствие тянулось пятнадцать месяцев. За последние полгода Сорокина близко сошлась со своей соседкой по «каменному мешку». Валентина Воронцова проходила по делу о мошенничестве. Под бутырской стражей она уже отсидела срок, назначенный судом, и на днях должна была покинуть тюрьму. Этим фактом и воспользовалась ее здешняя подруга Сорокина. Начались чудеса, вполне пригодные для сценария кассового боевика. Светлана настолько очаровала соседку, что та подробно вывалила ей мельчайшие подробности своего уголовного дела и прочитала полный курс своей автобиографии. О том, что двигало Воронцовой, которая одной ногой уже стояла за тюремными воротами, можно лишь гадать. Возможно, ей посулили деньги, а возможно, сыграло роль тривиальное сочувствие. Богатая на жесты и мимику лица Сорокина могла без труда выдавить слезу и обставить дело так, что Воронцова первой бы заговорила об обмане. Версиями сыт не будешь.
Камера № 314, рассчитанная на 25 «посадочных» мест, была набита до отказа. Семьдесят три узницы от мала до велика месяцами томились в душной пропотевшей камере, дожидаясь суда, как спасения. Тошнотворный камерный смрад, пропитанный всевозможными выделениями, стал вечным спутником камер. Он пробивался в коридор, заставляя морщиться контролеров и конвой. Он впитывался в кожу, волосы, одежду, преследовал даже после бани. Этот запах запоминается на долгие годы. Попадая в камеру СИЗО, неискушенная тюрьмой женщина шокирована, раздавлена и тешит себя надеждой на скорый суд.
В день президентских выборов в СИЗО № 2, где имелись 434 камеры, было шумней обычного. Большинство узников имели право голоса, и многие из них решили исполнить свой гражданский долг. Наблюдатели, как со стороны коммунистов, так и со стороны демократов, строго следили за ходом выборов в Бутырке. Охрана была вынуждена ходить с избирательной урной по камерам и принимать от зеков бюллетени. В этом нештатном оживлении открылась дверь камеры № 314, и контролер скомандовал: «Воронцова, на выход». Высокая длинноволосая девица вышла из камеры и отчеканила информацию из карты подследственной Воронцовой Валентины Дмитриевны. В коридорном полумраке контролер принялась сличать фотографию с лицом Сорокиной. Сходство не было разительным, но в общих чертах подруги были похожи: тот же овал лица, длинные волосы, темные глаза. К тому же работник тюрьмы учитывал тот грустный факт, что советские застенки могут изменить человека до неузнаваемости. За шесть месяцев толстяки худели, кто-то седел, иному сворачивали в разборках нос или рвали губы.
Сорокина-Воронцова сдала под роспись казенное имущество, указанное в той же карте, и двинулась на выход. Впереди она должна была сдать короткий экзамен дежурному офицеру. Женщина-офицер вновь начала сверять снимок с «оригиналом» и вновь подмена осталась вне подозрений. Однако торжествовать победу было еще рано. Согласно служебной инструкции все, кто покидает стены СИЗО, должны пройти собеседование с кем-то из руководства тюрьмы. В тот день Сорокина предстала перед заместителем начальника СИЗО по хозяйственным вопросам. Тот держал в руках уже не карту подследственной Воронцовой, а ее уголовное дело. Девичья память не подвела. Она четко отвечала на вопросы, называя фамилию следователя и судьи, имена подельников, дату и место ареста Воронцовой… После допроса Светлана подписала все документы (не подкачала и роспись, заученная в камере) и, минуя еще ряд постов, оказалась на Новослободской улице.
Валентина Воронцова обещала сообщить об обмане лишь на следующий день. За это время ее счастливая подруга должна была покинуть Москву и убраться как можно дальше. Но вместо этого Сорокина не только осталась в Москве, но и плюнула на элементарную предосторожность. Ее приютила давняя подруга. Через неделю беглянка бойко торговала на Дорогомиловском рынке голландскими тюльпанами. Спустя три недели ее опознал оперативно-поисковый отряд…
Нет ничего хуже, чем непогода
Если бы семь лет назад почетному комбайнеру из глухой украинской деревни Леониду Сердюку сообщили, что через те же семь лет он начнет косить не только зерновые, но и «капусту». Сердюк бы удивился. Тем не менее его судьба дала поворот, вырвала из родной Былбасовки и забросила в Харьков, где жил брат, старший инспектор ГАИ. Там 25-летний Леня окончил курсы кройки и шитья, но в ателье проработал чуть больше года.
О Сердюке-старшем история умалчивает. Младший брат был менее скромным и достиг высот. В подделке документов. Мозолистые крестьянские руки могли смастерить «ксиву», где ее хозяин значился кем угодно – рыбинспектором, товароведом, прокурором и т.п. Сердюк обладал потрясающей зрительной памятью. За два года он сформировал картотеку самых различных служебных удостоверений, где от руки набросал их основные параметры и цвет вклейки. Удалось переснять и красную книжицу брата. За свое изобразительное ремесло Сердюк брал деньги, сбывая липовые документы друзьям и знакомым. Такса зависела от статуса «ксивы». При себе Сердюк держал удостоверение штатного сотрудника украинского журнала «Перець», которое могло бы заменить дюжину иных. Едва «фельетонист» Сердюк ступал на порог магазина или базы, как глава ведомства начинал нервно подергиваться, хлопотливо перебирать на столе бумажки и заговорщицки подмигивать. Через полчаса Сердюк выходил со служебного входа, едва волоча тяжелую сумку или же грея в кармане парочку червонцев.
Доверчивых торгашей он бомбил по пяти областям Украины, пока не нарвался на директора обувного магазина, знавшего собкора «Перця» лично. Сердюка галантно вывели из магазина и усадили в милицейский «бобик» При обыске на его квартире были изъяты самодельные резиновые печати, настольный переплетный аппарат, листы красного коленкора и уже готовые вклейки. Особенно милицию поразила «ксива», выданная инспектору по личному составу облУВД. С левой страницы взирало доброе лицо Сердюка. Этим удостоверением, еще пахнущим типографской краской, Леонид Семенович намеревался облегчить себе общение с работниками милиции. Опасаясь, что энергичный и подвижный Сердюк пустится в бега, милиция поместила его в следственный изолятор. К тому времени вчерашний капитан степных кораблей уже обрел городские манеры, связную речь и аристократическую худобу лица. Но все же очаровать судей ему не удалось: ему присудили четыре года общего режима. Сердюк вернулся в общую камеру и стал дожидаться этапа. На третий день он внезапно потребовал встречи с заместителем начальника по хозчасти.
– Я художник, – орал он в кормушку во время очередного получения пищи. – Мне нужно двигаться, работать кистью, искать образ. Среди этих недоумков я завяну. А вы все будете отвечать!