Король тяжело задышал, стирая со лба вдруг появившуюся испарину. Нежная Энгебурга тянулась к нему руками и губами, льнула всем телом, но он видел другое – ожившую силой колдовства или любви статую Девы Марии, перед которой он должен был бы встать на колени и которой он должен был воссылать пламенные молитвы. А если и целовать, то только край платья. «Кощунство! Ужасное кощунство!» – прошептал король, отгоняя видение.
В одну секунду он вдруг снова оказался в храме, где перед алтарем и застывшими от страха и омерзения придворными и святыми отцами, забыв обо всем, целовал снятую с постамента статую. Дева Мария улыбалась королю, сладострастно раскрывая деревянные, покрытые алым лаком губы. Все вокруг показывали на него пальцами, говоря, что король сошел с ума, измыслив сорвать платье с Девы Марии и надругаться над ней в храме!
– Опомнитесь, Ваше Величество! – кривился злобой рот его матери, вдовствующей королевы Аделаиды Шампанской.
– Что вы себе позволяете?! – вторил ей ныне покойный король Людовик Седьмой, тряся позеленевшим лицом и хилой бороденкой. – Не сходите с ума! Возьмите себя в руки! Король вы, в конце концов, или тряпка?
Филипп Август тряхнул головой и очнулся… Перед ним с перепуганным личиком стояла Дева Мария. Король еще раз тряхнул головой, заставляя себя прогнать бред, признав, что женился не на Деве Марии, а на датской принцессе Энгебурге. Посланная ему во искушение Дева Мария обтирала надушенным платком его лоб, бормоча что-то на незнакомом королю и оттого таинственном зловещем языке.
– Это за грехи, за грехи ты мне дана такой! Кажешься мне такой! Это за мою гордыню! За то, что еще в детстве, молясь в этом самом храме, я возжелал Царицу Небесную, попросив ее, Матерь Бога нашего, стать моей дамой сердца. И вот теперь… – едва ворочая губами, прошептал король, гладя по голове напуганную его неожиданным обмороком и странным поведением королеву. – Все пройдет, прости меня, девочка. Почему ты должна отвечать за мои грехи? За мои мечты?..
Король нашел в себе силы улыбнуться Энгебурге, и та ответила ему лучезарной улыбкой. Конечно же она не понимала ни слова из того, что говорил ей ее муж. Но улыбка короля и голос немного успокоили ее. Опираясь на плечо супруги, Филипп Август вошел в зал, где продолжался пир, и сел за стол. Кто-то поспешно налил в его кубок вина и придвинул блюдо с мясом. Украдкой следя за Энгебургой, король рассеянно поддерживал разговор с придворными, отвечал на комплименты.
К счастью, как будто бы никто не обратил внимания на странное поведение короля, его обморок видела только королева. То, что он вдруг ни с того ни с сего увел ее ото всех, никого по большому счету и не касалось. Для чего же, в конце концов, люди и женятся? Да и отсутствовали они совсем не долго, баллада не была пропета до конца.
Филипп Август снова кинул взгляд на свою юную жену и натолкнулся на ее пристальный взгляд. Должно быть, красавица давно уже наблюдала за ним, таинственная, прекрасная… Он вдруг явственно вспомнил тот день восемнадцать лет назад, когда ему было всего-то десять лет. Тогда отец решил произвести его в рыцари и подарил меч. Тогда и было решено, что юный принц должен в полном одиночестве молиться в храме о ниспослании ему божьей милости. А Филипп… он молился о другой милости. И просил ее не у Бога-Отца и не у Его Сына, а единственно у дамы своего сердца черноволосой Девы Марии, которой поклялся в любви и от которой ждал взаимности.
С пугающей достоверностью Филипп Август вспомнил, как стоял на коленях перед одетой в синие одежды статуей, изливая потоки слез. Как клялся ей и как стучало его сердце при одной мысли, что в храм может кто-нибудь войти и доложить об услышанном и увиденном королю. Черноволосая и синеглазая Дева Мария была страстной мечтой маленького Филиппа, его единственным желанием. Ведь тогда, готовясь стать по приказу отца рыцарем, он прекрасно понимал, что нет рыцаря без дамы сердца. А единственная женщина, которую он любил, была амьенская статуя святой!
И вот же – домечтался…
Филипп Август снова посмотрел на жену и, подозвав к себе мессена Рассиньяка, который ездил в Данию, спросил, сколько ей лет.
– Восемнадцать, Ваше Величество, – поклонился тот.
«Вот именно – восемнадцать! Ровно столько, сколько прошло со дня той роковой клятвы!» – Король почувствовал, что ему не хватает воздуха, и рванул ворот сюрко, так что крупные жемчужины полетели на пол. Тяжелая серебряная кольчуга давила на сердце, Филипп Август испытал жгучее желание сорвать с себя одежду и броситься нагишом в замковый пруд.