Когда Савонарола очнулся, ему прочли показания. Голос фискала (стряпчий, доносчик, следящий за исполнением закона) Франческо Ароне тянул длинную историю, в которой не было ни слова правды.
— Теперь подпиши.
Савонарола отрицательно покачал головой.
Пытку повторяли четырнадцать раз, и показания Савонаролы приходилось подделывать и искажать: он не мог признать за собой еретических мнений в религии, греха в желании блага стране, и только относительно пророческого дара мог поколебаться на минуту. И, подписывая в момент пытки ложные показания, он по окончании ее снова твердо стоял за свою правоту.
Истерзанного, измученного, чуть живого Савонаролу снесли в тюрьму.
Когда Джироламо проносили по коридорам, солдаты, стоявшие на часах у его темницы, глумились:
— Вот едет на колеснице пророк! — говорили они друг другу. — Какое чудо: вместо крови из ран у него течет мед!
Тюремщик вошел к узнику, крепко запер дверь и подошел к ложу Савонаролы. Доминиканец открыл глаза и встретил мягкий взгляд старческих глаз, в которых блестели слезы.
— Святой отец, — прошептал тюремщик, становясь на колени перед Савонаролой, — я думал, что у меня разорвется сердце в то время, как вас водили на пытку… Я принес мазь, — мне дал ее аптекарь из Прато; может быть, она хоть немного облегчит ваши страдания…
Савонарола благодарно взглянул на тюремщика, хотел его благословить, но руки его не слушались, и он мог только прошептать:
— Откуда ты, друг?
— Вы не узнали меня, святой отец? Я не пропускал ни одной обедни, ни одной вашей цроповеди, разве если не мог встать с постели по нездоровью. Но тогда ходила моя жена, мой сын. Они передавали мне все от слова до слова. Вся семья моя теперь плачет о вас… А я благодарю Господа моего только за одну милость: он послал мне счастье быть вашим сторожем и тем хоть немного облегчить ваше заточение. Дайте же теперь я помажу вам больные места моей мазью.
— Спасибо, — прошептал Савонарола, — а я думал, что у меня не осталось больше друзей во Флоренции.
— Остались, святой отец, — возразил убежденно тюремщик, — а отец Доминико и Сильвестро? Они ведь тоже мучаются телом и духом, но еще больше жалеют вас. Они молятся, чтобы Господь подкрепил ваш дух.
Тюремщик смазал больные места заключенному. Савонароле стало легче, и он с мольбой обратился к старику:
— Спасибо, друг… Но духовное лекарство мне полезнее. Я хочу высказать свои мысли перед смертью. Мне не на чем писать.
— О, святой отец, — прошептал тюремщик, — я тотчас же принесу вам книгу и прошу вас на ней оставить ваши мысли, последние мысли, как память старику о днях, проведенных с вами. Я сохраню книгу у себя до последнего моего часа, как святыню, а когда умру, накажу беречь моим детям и внукам…
Старик принес Савонароле обещанную книгу. Джироламо, как только немножко стал владеть рукой, написал на переплете ее и полях несколько небольших заметок.
22-го мая 1498 г. в темницу Савонаролы явились несколько монахов, а с ними Франческо Ароне, и прочитали смертный приговор.
Сильвестро Маруффи, Доминико Буонвиччини и Джироламо Савонарола приговорены были сначала к повешению, а потом к сожжению на костре. Казнь назначена на 23-е мая.
Савонарола спокойно выслушал приговор, и даже постарался улыбнуться тюремщику, который, не стесняясь, плакал навзрыд.
Когда судьи ушли, он прошептал коротко:
— Скажи, друг, моим товарищам, что я благодарю Бога за посланную мне смерть. Скажи еще, что я прошу их не терять бодрости, что я благословляю ослепленный народ… Мы живем, — повторил он свои излюбленные слова, — чтобы научиться искусству хорошо умирать.
Этот последний день перед казнью Савонарола провел спокойно. Он уже умер, — умер тогда, когда перед огненным испытанием чернь бросила ему в лицо: «Трус!»
Что же теперь ему было за дело до смерти этой бренной, жалкой оболочки?
Всю ночь он горячо молился.
Рано утром, чуть только забрезжил свет, дверь темницы распахнулась, и в ней появилась стража.
Савонаролу повели в капеллу, туда же явились и Силь-вестро с Доминико. Юродивый все улыбался своей неземной детской улыбкой. Осужденные причастили друг друга и пошли на площадь, на место казни.