Будто ПРОГРАММА внятно объясняла:
«Ста-яать!!! Назад! Дальше — ни шагу! Пришибу!!» Происходило то, что мы назвали флюктуациями. Всесокрушающей волной на нас обрушивались приступы невероятного страха. И несусветным пузырём вспучивалось какое-нибудь событие — необъяснимое, никуда не укладывающееся.
Казалось, что рушится всё и вся.
«о! пошла флюктуация», — говорили мы друг-другу.
— Чего тебя так колбасит? — спрашивает меня Ряна на кухне в общаге.
Перед той самой сауной.
— Это…, — говорю я и нагибаюсь — прикурить от газовой конфорки,
как делал это сотни раз…это флюктуация! — говорю, распрямляясь, но уже со шрамом. На подбородке — странным иероглифом — отпечаток раскалённой решётки. Ряну начало колотить, что-то стало подбрасывать её руки и ноги. Через секунду она уже не помнила, что произошло, и спросила:
— Чего это меня так колотит?! Придёшь сегодня? Мои девчонки уехали на выходные. Ой, а что это у тебя на подбородке?! Это тоже было так дико: ПРОГРАММА создавала вибрирующую стену межу нами, и теми, кто ещё ничего не знал. Да, на этой дороге попутчики — большая редкость. И недолгая радость. Очень редко удавалось передать, пересказать суть происходившего с нами. Люди — даже самые близкие — пугались так, что тут же обо всём забывали. Либо просто не слышали, — и это было ТАКОЕ неслышание, — просто двинуться мозгами!! Они не улавливали связи между простейшими словами. Как будто мы объяснялись на другой скорости. Будто наша речь прокручивался со скоростью 19 вместо 4,5. Но мы отступали и не отступали, — мы хитрили и становились гибче.
Страх сменялся доступом к новой силе в себе. Я ощущал себя, как боксёрская перчатка, надетая на мощный кулак. Как таран. Я таранил все ограничительные экраны. Я в два удара добирался до сердцевины людей, которые попадались на пути, что бы спросить их — задать вопрос в сердцевину: кто мы такие? Что мы здесь делаем? Может, свалим отсюда?! Тогда ПРОГРАММА стала доставать через самых близких, дорогих людей. Понимаете? У каждого есть кто-то…и любая угроза ему сразу парализует тебя…у каждого есть ради кого умереть…
Этот лепет о синхронистичности… Я наткнулся на эти книги намного позже. Они полагали, что что-то вымутили, выгадали… они полагали, что научились использовать эту силу. И — попались! о, этот мёртвый рай приятных стерильных оттенков! утешительное кино для паралитиков! Они попались, потому что дальше было страшно. Поэтому они вцепились в те же кандалы — порядок, иерархию, высшую и низшие силы. Они вцепились в ПРОГРАММУ. Хотя совпадения и Рок — только одна из стадий развития этого эмбриона смысла в нас. Только легкий сквозняк чуть-чуть отодвигает занавеску.
Занавеску, которая до этого казалась концом мира. А как попались мы? А, Толстый? Марат? Мы все — как?
Попались?
Или что?
…………………………………………………………………………………………………………………………..
Уфффф!…. вынырну-ка я из давнего. Я здесь:-)
Язык изменился. С тех пор.
Понимаете? То время требовало такого языка — с решётками на окнах. И звездой за решёткой. Трудно мне уже в том языке — неповоротливо. Душно. Как плыть в воде, расталкивая утонувших птиц. А теперь ячейки в сети языка стали крупнее, они стали рваться, — тут дыра, там дыра… Сложноподчинённый синтаксис режется на островки со множеством равноправных и разнонаправленных смыслов. Между ними — прогалины, лакуны, холодок осени человеков.
Скоро осень, а цыплят считать некому:-) Язык — самый главный наш тюремщик. Слова — кирпичи, которые, как ни складывай, всё равно тюремный двор получается. Но что-то изменилось — общими усилиями — отсюда и извне: в языке образовался разлом. Наверно, дело обошлось не без этих подорванных битников.
По их прямолинейной, но безошибочной методе:
Самый главный наш тюремщик получается общими усилиями. Холодок осени человеков режется на островки с множеством равноправных и разнонаправленных смыслов. Как ни складывай сложноподчинённый синтаксис, всё равно — тут дыра, там дыра. Тюремный двор считать некому: в языке — прогалины, лакуны. Что-то изменилось: скоро осень цыплят. Слова без этих подорванных человеков и битников. Отсюда и извне. А сети цыплят стали рваться. Кирпичи, но ячейки языка крупнее. Образовался холодок между ними. Тюремщик сложноподчинённый режется отсюда и извне. Кирпичи битников — тут дыра, там дыра. Не без этих подорванных разнонаправленных цыплят-человеков. Как ни складывай, получается — некому:-) Двор языка. Между ними тюремный синтаксис ячейки. Складывай прогалины, лакуны. Дело обошлось. Язык человеков считает холодок осени. С тех пор, как я начал писать, Хромоножка оказалась таки сукой и родила. Шестерых. Путаются под ногами по всему двору. И ещё белая жалобная псинка прибилась. Попала под машину, была в шоке. Мы её отпаивали из шприца. Жена теперь каждый день её подкармливает. И собачка уже носится на трёх лапах. Итого: во дворе у нас четыре взрослые собаки и шесть щенков.