«Это невозможно, – отвечает отец. – У моего отца очень редкая группа крови, нам не найти донора». Но тут выясняется, что у Альберто, как ни странно, именно та, нужная группа крови, поэтому он сразу же начинает переливание, и уже через какие-то две минуты старик чувствует себя настолько лучше, что может сам поблагодарить врача. «Вы так молоды, – говорит он, – что можете быть моим сыном или, скорее, внуком. К сожалению, моя единственная наследница – дитя, которое даже не носит фамилию Андраде. Это Клара Морейра, моя чудесная маленькая внучка, свет моих очей. Хочу её с Вами познакомить». Посылают в часовню, и мы с сестрой Пентименто возвращаемся. Я делаю реверанс и говорю: «Спасибо Вам за то, что спасли жизнь моему любимому дедушке». В этом момент голова у меня опущена, и Альберто не видит моего лица.
Но старая служанка Лидия, стоящая рядом, вдруг замечает, что у врача на запястье родинка в форме омара. Она падает на колени и кричит: «Марианна! Господь сотворил чудо и вернул мальчика домой! Это же твой сын!» Сестра Пентименто вглядывается в лицо Альберто, восклицает: «У него глаза Джанлуиджи (человека, который когда-то её соблазнил)», – и выбегает из комнаты.
Альберто говорит: «Простите, я не совсем понимаю. Моя мать работает медсестрой в Сантьяго, её зовут Анна-Глория».
Тогда Лидия объясняет ему, что Анна-Глория Лимонта служила в молодости в доме Андраде. Никто из хозяев её не помнит, потому что они всегда были слишком надменны, чтобы замечать бедную крестьянку-поломойку.
Когда двадцать пять лет назад дворецкий сбросил со скалы то, что считал трупом младенца, две служанки (которые обо всем узнали, потому что подслушивали у двери), спрятались немного ниже по склону и поймали свёрток на лету. Ребёнок, мальчик, не только не умер, но и после небольшого лечения полностью выздоровел. Но они боялись, что если синьор Андраде его обнаружит, то снова попытается убить, на этот раз по-настоящему.
Поэтому две бедные женщины собрали все свои сбережения, чтобы Анна-Глория могла уволиться и бежать в Сантьяго с ребёнком, которого окрестили именем Альберто.
Тут сверху падает своего рода чёрный занавес, который закрывает от зрителей всю сцену вместе с актёрами и создаёт мрачный фон, перед которым проходит, а точнее, медленно пробегает, как это делают актёры, молодая Анна-Глория (т.е. Арджентина), держа на руках завёрнутого в лохмотья младенца (Чечилию). Она показывают дитя публике и говорит: «Сын грешницы в её грехе невиновен, и я позабочусь о нём даже ценой собственной жизни».
Потом чёрный занавес поднимается, и Лидия продолжает свой рассказ.
Она объясняет, что осталась, чтобы не вызывать подозрений у хозяев и ухаживать за бедняжкой Марианной, а следы двух беглецов затерялись.
Надо сказать, что в этой пьесе служанки вообще намного лучше хозяев. Разве смогли бы те, как Анна-Глория, жить в нищенской лачуге и просить милостыню, чтобы маленький Альбертино мог выучиться на врача? А ведь это даже не её ребёнок!
А Марианна – как это она смогла простить отца? Я бы скорее голову ему разбила, чем молилась за него. Даже Тильда считает так же, как я. Видимо, мы не настолько религиозны.
Как бы то ни было, на последних словах Лидии сестра Пентименто приходит в себя, всё понимает и бросается врачу на шею, причитая «Сынок!». Он в ответ вскрикивает: «Мама!» – и крепко-крепко её обнимает. Но стоит ему разжать руки, как она оседает на землю: оказывается, у неё было слабое сердце, и эмоции прикончили несчастную монахиню.
«По крайней мере, умерла счастливой», – проворчала Баинджа, когда я читала пьесу во дворе. «Хорошенькое же счастье, нечего сказать», – скептически заметила Зира. Но этим сцена не заканчивается. Дон Акапулько Андраде мужественно просит прощения у своего внука, которого хотел убить, и заявляет, что сделал это только ради чести семьи. Ещё он предлагает Альберто переехать к нему на виллу, обещает отдать ему половину своего имущества (другая половина принадлежит маленькой Кларе, то есть мне) и восстановить документы, чтобы тот мог зваться Андраде и передать по наследству фамилию своих знатных предков.