Я попросила у Гвенды велосипед и проехала тридцать с гаком километров до нужного города. По указанному в мамином письме адресу нашла старинное школьное здание; выяснилось, что в нем и устроен временный лагерь. Все игровые площадки и теннисные корты были обнесены проволочной сеткой метра в два высотой. За этим забором бродили или стояли группки мужчин. С виду все они вполне сошли бы за моих дядей или двоюродных дедушек, но отца нигде не было видно. У ворот несли караул два солдата. Они стояли, широко расставив ноги в огромных армейских ботинках, их толстая, на вид кусачая форма казалась сшитой из одеяла, но к винтовкам были примкнуты штыки. Я не знала, можно ли вообще с ними заговаривать. Объехав вокруг лагеря два или три раза, я повернула назад, в Меллбридж.
Потом выяснилось, что мама получила неверную информацию. Отца увезли на север, на остров Мэн; там он встретил моего дядю Пауля, за год до того приехавшего в Англию, и много других родственников и друзей.
Примерно в это время фабрику, на которой работал мистер Гримзли, слили с оборонным заводом в Кройдоне, и, когда семейство уехало в Кройдон, я стала жить у родителей мистера Гримзли.
Обитали они близ железной дороги на старинной улице, встык застроенной домами из темно-красного кирпича. С ослепительно белого приступка у парадной двери гость сразу попадал в залу (впрочем, она же использовалась и как жилая комната). Почти все пространство занимал большой квадратный стол; между столом и камином уместилось кресло, у стены высился буфет, крытый кружевной дорожкой, на которой стояли фарфоровая собачка и фарфоровая ваза с зубчатыми краями и надписью: «Привет из Блэкпула». Чего только в этой вазе не было: огрызки карандашей, аптечные резинки, шпильки для волос и трехпенсовики. Стены были оклеены темно-зелеными обоями с зеленовато-желтыми райскими птицами, сидящими на стриженых кустах шиповника; кругом множество фотографий: свадебный снимок молодой четы Гримзли года примерно 1880, фотографии детей (среди них любительская карточка в вычурной золоченой рамке: сын супругов, молодой морячок, щурится на ярком солнце), внуков и давно почивших домашних питомцев; пейзажи с коровами и коттеджи с розовыми мальвами; репродукция Уоттсовой «Надежды»[28], прикованной к зеленому шару и вместе с ним плывущей по холодным зеленым водам; фотопортрет в натуральную величину: девочка в коричневом бархатном платьице с кружевным воротничком обнимает огромного сенбернара.
Среди этого изобилия изящества тихонько сидел мистер Гримзли, откинув голову на крытую салфеткой спинку кресла. Этот хрупкий учтивый старичок по-прежнему спозаранку развозил по округе молоко на небольшой тележке, которую тащил пони. В кухне, которая служила хозяевам не только посудомоечной, но и ванной, миссис Гримзли, старушка с высоко взбитыми, как у королевы-матери, прекрасными седыми волосами, раскладывала по мискам еду для домашней живности. Нахлебников было немало: две лохматые дворняги, два полосатых кота, попугай, оставленный у родителей сыном-моряком в его последний приезд, и канарейка — собственность Перл. Перл, сорокалетняя дочь хозяев, тощая, набожная, с редкими волосами и тонким вздернутым носом, работала горничной на другом конце города. Когда она перестала ночевать под родным кровом, в дом зачастили сыновья. Миссис Гримзли стала подавать на завтрак яичницу с беконом, и парни с топотом бежали вниз из-под самой крыши, где ночевали на раскладушках, как когда-то в общежитии училища.
Через неделю после моего приезда они поставили в мансарде третью раскладушку для эвакуированного из столицы парня по имени Тони, типичного кокни. Тони стянул из фарфоровой вазы с надписью «Привет из Блэкпула» трехпенсовик и стал отпираться. Я попросила его выйти со мной во двор. Усадила его рядом на забор позади огорода и начала воспитательную беседу. Мы оба живем здесь исключительно по доброте стариков Гримзли, сказала я. Перл даже уходит ночевать к соседям, предоставляя мне свою комнатку над кухней. Красть у таких людей и врать им — черная неблагодарность. Я пыталась заглянуть Тони в глаза, но он упорно отворачивался. Потом спрыгнул с забора, то ли смущенный, то ли готовый прыснуть от смеха, и, набычившись, шутливо атаковал младшего Гримзли, появившегося из задней двери. Они сцепились и с хохотом покатились по земле.
Налеты на Лондон становились все страшнее. Меллбридж лежал на пути английских тяжелых бомбардировщиков, каждую ночь летавших на боевое задание в Германию, и немецких «юнкерсов», которые появлялись в английском небе два часа спустя. Этих сразу узнавали по другому, чужому гуду; до самого Лондона и час спустя — на обратном пути — их вели прожекторы, по ним били орудия противовоздушной обороны. На рассвете английские самолеты возвращались домой в том же боевом порядке, в каком улетали в ночь. Сыновья Гримзли, Тони, я и все соседи высовывались из окон, считая бреши в строю.
28
«Надежда» — аллегорическое полотно английского художника и скульптора Джорджа Фредерика Уоттса (1817–1904).