Понял наново я: то был тайный намек, непонятныйНи для толп, ни для рот, ни для чванных гостей у трибунНа испод бытия: вот на эти багровые пятнаИ на аспидный свод, не видавший ни солнца, ни лун.
О, в какие слова заключить внерассудочный опыт?Мы находим едва знаки слов для земных величин,Что же скажет уму стих про эти нездешние тропы,Про геенскую тьму и про цвет преисподних пучин?
Кремль я видел другой с очертаньем туманного трона,Дальше — черной дугой неподвижную реку МосквуНет, не нашу Москву: беспросветную тьму Ахерона,В грозной правде нагой представлявшейся мне наяву.
Так. — Двойник. — Но какой?.. Я спустился — и обмер: на крыше,Сиротливо, щекой к алой башне прижавшись, одна,Приютилась она: две дыры вместо глаз, словно ниши,Где ни блеска, ни зги, ни игры отражений, ни дна.
Охвативши рукой, колоссальной, как хвост диплодока,Рыхлой башни устои, она изнывала, дрожа,От желания взвыть, но — ни пасти, ни губ… Только окоВопияло без звука, окном ее духа служа.
Что глядело оттуда? что грезилось ей? И какиеНесчетные груды погибших в утробе ееВ свои жилы влила эта хмурая иерархИя,И невольница Зла, и живое ее острие?
Был неясно похож на сторожкое хищное ухоЗаостренный бугор над глазницами… и до землиС расползавшейся кожи, с груди, поднимавшейся глухо,Из разъявшихся пор сероватые струи текли.
И над каждым мостом, над аркадами каждого моста,Исполинским венцом шевелились и млели они,ВОлгры — прозвище их: дымно-серые груды, наросты,Без зрачков, безо рта, неуклюжие, рыхлые пни.
Их чудовищных тел не избегли ни кровли, ни шпили,И, казалось, их грел инфракрасный тоскующий свет;Неживые глазницы, его, поглощая, следили:Кто у ног их клубится? и чьей еще кармы здесь нет?
Неужели же здесь им достаточно жертв беззаботных,И простак, ротозей им добычей попасться готов?..И тогда, приглядясь, различил я меж стен, в подворотнях,Моих новых друзей соотечественников, — земляков.
Я и сам был таким, мое голое, жалкое телоРастеряло ту рвань, что из Скривнуса взял в Мород;Смыв черты, словно грим, плоть бесформенным сгустком серелаИ не скрыла бы ткань, что я — нечисть, я — гном, я — урод.
…Одна из мук Агра — осознанное созерцание собственного убожества.
8
Так, не решаясь спуститься вниз,Прятался я тайком за карниз,
Вглядываясь в бугроватый проспект.В капищах люциферических сект
Стену у входа, как мрачный страж,Мог бы украсить этот пейзаж.
В хмурых кварталах юга, вдали,Восемь согнувшихся волгр несли
Балку — размерами — с вековойСтвол калифорнийских секвой.
Да, они были разумны. Их жестБыл языком этих скорбных мест,
Грустной заменой и слов, и книг.Их привлекал туманный двойник
Зданья высотного, кручи и рвыНа юго-западе этой Москвы.
Как бы до половины в бетонВолграми был он овеществлен;
Верхний же ярус и чахлый шпильМглисты казались, как дым, как пыль.
Вот, очереднАя балка вошлаВ паз уготовленного дупла,
И заструился — багров, кровавВ толще ее угрюмый состав.
Как зачарованный, я смотрелНа череду непонятных дел,
На монотонный и мерный трудЭтих рассудочно-хитрых груд.
Мы громоздим этаж на этаж;То же — и волгры. А воля — та ж?
Низкое облако черных паровДвигалось и на шпиль, и на ров,