Взрыв приветствий, казалось, приподнял потолок княжеской гридницы. Все повскакивали с мест, громко и неистово хлопали в ладоши. Все слилось в единый радостно-одобрительный гул. Иногда выхлестывались крики:
— Истина твоя, княже!
— Слава Митрею Иванычу!
— Слава великому князю всея Руси!
— Слава! Слава!
Тверской князь понуро сидел на скамье. Слова «всея Руси» больно кольнули его ухо, но он так и не поднял головы.
Наступил черед и рязанского князя. Размашистым уверенным шагом он вышел вперед, кивнул, как полагалось, три раза головой, кашлянул и негромко произнес:
— Братья князья! И вы, бояре!
Все стихли. Олег немного выждал, одернул кафтан с позументами.
— Всем ведомо, была у Рязани брань великая с Москвой. Мечи кровью не раз омывали. Да то прошло… — Он остановился, прикрыл и без того глубоко запавшие глаза, повторил: — Прошло!.. Моя земля крайняя к степи. Больше других истомилась она под ярмом басурманским, изошла скорбью великой… Отныне кидаю свою распрю, ополчаюсь! И ты, великий князь московский, волен в рязанских полках. Сразимся все дружно за землю русскую и, коль надо, сложим головы наши, а Русь святую не посрамим!
Новый взрыв восторга хлестнул по гриднице. Олег выждал немного и повысил голос:
— А на тех, кои в измене черной искусились, пусть падет наш гнев и вечная кара божья!
Вельяминов мигом вспотел и даже пригнулся за чью-то спину. Правду молвит рязанский князь или кривит душой? А может, он изверился в хане, решил к Москве примкнуть?
— Хитер, ох хитер! Да и коварен же князь рязанский, — шептал озадаченный боярин. — Вдруг выдаст меня?
Дмитрий Иванович под шумные крики обнял Олега, искренне обрадованный его словами. Боброк покачал головой и, наклонившись, шепнул Владимиру Андреевичу:
— Ох, не лежит моя душа к сему князю.
Серпуховской князь по привычке толкнул пальцем кверху свои усы.
— Я тож не сильно-то доверяю князю Олегу. Но, может, и переменился?
— Волк каждый год линяет, а все ж обычья не меняет.
Поднялся Сергий Радонежский. Все тоже встали. Старец вытолкнул вперед Пересвета и Ослябю и приказал им стать на колени.
— Сих двух воинов Христовых благословляю на рать, на безбожных басурман!
Все склонили головы. Сергий насупил седые брови и повернулся в сторону тверского князя.
— Богопротивные речи твои суть тяжкий грех, помрачивший твой разум. Смирись, князь! Отринь помыслы тайные и злобу завистливую!
Подошел Дмитрий Иванович. Сергий троекратно перекрестил его. Затем, вынув меч из ножен князя, он так же осенил его крестным знамением, дал поцеловать холодную сталь Дмитрию Ивановичу и, высоко подняв меч над головой, торжественно провозгласил:
— Пусть сей меч нещадно разит за славу земли русской отныне и во веки веков. Аминь!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
огда в сопровождении Бренка и Боброка Сергий ушел, Дмитрий Иванович поднял руку и сказал с поклоном:
— А теперь, братья князья и вы, любезные бояре, вы все мои гости дорогие. И я и моя княгиня, Евдокия Дмитриевна, бьем вам челом, просим отведать чего бог послал. После трапезы на реку Неглинку просим пожаловать. Там на ледяном поле игрища и ристалища разные будут показаны при народе. А ежели иные хотят удаль свою и хватку показать, можно в кулачном бою силой помериться с кем ни на есть. Удачливым княгиня дары знатные поднесет.
С веселым оживлением все стали выходить из гридницы в узкий проход, а затем и во двор — подышать свежим воздухом. Вместе со всеми направился к выходу и князь Олег Иванович. Вельяминов, выскользнувший до того из гридницы, стал в проходе за выступ стены и подавал князю Олегу незаметные для других знаки, приглашая его в боковую дверь небольшой горницы. Однако Олег равнодушно прошел мимо. Вельяминов страшно взволновался. Обескураженный, он прошептал, вновь скрываясь за выступ стены:
— Предаст меня сей князь, как есть предаст… Моей головой купит дружбу с Дмитрием. Спешить надо, спешить…
Из опустевшей гридницы в задумчивости вышел Дмитрий Иванович: он был еще весь под впечатлением только что закончившегося съезда, всецело поглощен мыслями. Вельяминов сжался в своем скрытом месте, затаил дыхание. Князь остановился у окошка почти рядом, спиной к Вельяминову, и глубоко задумался. В страшном напряжении Вельяминов прислушался: в длинном полутемном проходе не было ни души, лишь в дальних помещениях слышался отдаленный шум.