— Эх, была не была, — прошептал он. — Припадет ли другой случай… Ударю, а потом выскочу и сам же закричу: мол, князя убили злодеи…
Он быстро вынул из-за пояса кинжал, спрятал его в рукав и бесшумно, крадучись сделал шаг из своего укрытия в сторону князя. Он уже собрался вскинуть руку с кинжалом, но в эту минуту из боковой двери вышел грузный боярин Перфильев со своим сыном гридем Григорием и направился прямо к князю. Вельяминов мгновенно метнулся за выступ стены. Не заметив его, Перфильев громко воскликнул:
— Княже, ты уж прости меня, старого! Вот домой собрался, дела дома-то. А ты все на людях да на людях, к тебе и не протолкаться…
Князь оторвался от окна и, сбрасывая с себя задумчивость, улыбнулся.
— Ну уж так и не протолкаться, Гордей Гаврилыч… Ить ты к моему батюшке вон как близок-то был. И по дням и по ночам он с тобой беседовал. И мне ты будто родной.
— Спасибо, княже, за добро да ласку… И не хотелось докучать тебе, да вот про моего недоумка, Гришку, спытать охота. Как он в гридях-то ходит тут, не балует? А то я прямо при тебе его высеку…
— Ну и скор же ты, Гордей Гаврилыч, на расправу! — засмеялся князь. — Старая закваска в тебе гнездится… Ничего, не грозись сильно, Григорий добро служит, я им доволен.
— То-то! — обратился Перфильев к сыну. — Гляди у меня!.. А теперя брысь отсель!
Григорий обрадованно бросился к двери, а князь положил руку на плечо боярина.
— А может, остался бы, Гордей Гаврилыч? На трапезу ко мне пожаловал бы.
— Благодарствую, княже, благодарствую, да вот недосуг. Ей-ей, недосуг. В вотчинной усадьбе-то боярыня одна осталась. А бабе-то куда управиться? Ведь холопы-то дворовые, окаянные упыри, о хозяйстве-то не радеют. Без кнута боярского и проку от них никакого…
Князь испытующе взглянул на боярина, чмокнул губами.
— Слыхал я, боярин, уж больно ты крут с дворовыми холопами, да и со смердами тож… Будто лютуешь безмерно…
— Какая там лютость, княже, помилуй бог! В узде держу людишек-то, вот и вся недолга… — с недоумением проговорил Перфильев.
— То правильно! — согласился князь. — Податной черный люд надобно крепко в повиновении держать. И сечь кнутом приходится, не без того. Да ведь не безмерно же… Ить ежели корову не кормить, а сечь по все дни, она и молока не станет давать. А, боярин? Хороший хозяин бережет корову!
— Корова, княже, скотина безответная! — усмехнулся, мотнув головой, Перфильев. — А сии тати огрызаются. Палец дашь — руку оторвут. Тут, княже, дело иное!
— А ты утихомирился бы малость. Гляди, и они б послушнее стали.
— Как же! — вскинулся Перфильев. — Им токмо попусти, враз ножом пырнут… Вот ты, княже, ратовал там в гриднице: мол, холопов воинами обрядить надо. Не одобряю я сей твоей затеи. Хошь сердись на меня, на старого, хошь нет. Ну какие из черных людишек воины? Душегубы они все! Им и доспехи-то да мечи давать боязно. Как начнут кромсать нашего брата…
— Не страшись шибко, боярин, — засмеялся князь. — Обойдется! Ныне черный люд больше супротив басурман злобится. То нам и выгода. Ведь они, боярин, тож все русские люди. Нам всем в один кулак собраться надобно. Без сего Мамая не повергнешь… Вот и ты, Гордей Гаврилыч, — мягко говорил князь, направляясь к выходу, — обрядил бы воинами, опричь дружины своей, с десяток али два своих вотчинных пешцев из молодших людей дворовых, да и смердов тож… Все в моем войске прибудет.
Когда князь и Перфильев скрылись за дверью, Вельяминов вышел из своего укрытия, засунул вновь кинжал за пояс и в ярости стукнул кулаком по притолоке.
— Проклятый байбак! — процедил он сквозь зубы по адресу Перфильева. — И принесла же его нелегкая со своим выродком…
Он остановился у окна, где стоял князь, и беспокойно забарабанил пальцами по подоконнику. Затем зло проворчал:
— Вот гляди, не согласен сей Гордей с князем, не те, вишь, воины из холопов. А ежели намек ему дать супротив князя сгуртоваться? Куда там! Юлой замельтешится… Все они одним миром мазаны…
Вельяминов не услышал, как к нему подошел возвращавшийся от князя Перфильев. Он хорошо знал, конечно, Вельяминова и потому участливо спросил:
— Отчего такой сумрачный, Иван Васильич, ай захворал?
Вельяминов резко крутнулся, взмахнул рукой и, ничего не ответив, вновь отвернулся к окну. Перфильев придвинулся ближе, понизив голос: