— Да вон там боярин сам все поставил на поднос, — отозвалась стряпуха.
— А-а, Иван Васильич! — воскликнул Бренк, подходя к Вельяминову. — Вот спасибо тебе, боярин, за помощь.
— Чего уж там! — ответил тот несколько встревоженно. — Стараюсь вот для князя нашего.
— Ага! Добро!.. Ну теперь ты поди отдохни немного да в гриднице опрокинь чарку-другую хмельного. Тут уж я и сам управлюсь.
— И то правда! — развел руками Вельяминов. — Пойду вином добрым горло ополосну.
Выйдя из поварни, Вельяминов прошел к светелке и стал так, чтобы было видно, когда слуга пройдет с подносом. Неожиданное появление в поварне Бренка крайне встревожило его: Бренк — проныра, во все вникает.
А слуга в это время говорил Бренку:
— Поспешать бы надо, боярин.
— Да-да! — машинально проговорил Бренк, как бы продираясь сквозь неясную, пришедшую ему в голову мысль.
Взяв поднос, слуга направился к двери. Глядя ему вслед, Бренк вдруг воскликнул:
— Погоди!.. Подь-ка сюда.
Слуга послушно вернулся и, вопросительно подняв брови, поставил поднос на стол. Бренк внимательно осмотрел его и спросил:
— Чего тут просыпано?
— Да я малость соль просыпал, — с виноватым видом ответил слуга.
— Соль? Так…
Как ближний боярин, Бренк всегда тщательно следил за подачей угощений на княжеский стол. Сейчас это было особенно необходимо. Правда, у него не возникло каких-либо определенных подозрений. Но народу съехалось много, мало ли что могло случиться. Учитывая это, Боброк и Владимир Андреевич условились быть при мечах и далеко от великого князя не отходить: среди приехавших в Москву имелось немало давних недругов московского князя, не раз с оружием в руках выступавших против него. Раздумывая над этим, Бренк распорядился, указывая слуге на поднос:
— Все сие вылей в лохань… И подай другую посудину для щей, кубок другой, да и поднос тож возьми чистый. Налей все заново. И ложку дай…
Когда слуга в сопровождении Бренка прошел с подносом в светелку, Вельяминова всего передернуло.
— Проклятый холуй!.. И посуду и даже поднос поменял! — прошипел он в бешенстве, удаляясь от светелки. — Опять сорвалось!
Его отчаянию не было предела. Он вскочил в гридницу и залпом осушил две большие чары крепкого вина. Выскочив затем из гридницы, он метался по узким проходам дворца, не зная, что предпринять. Благоразумие, здравый рассудок покинули его. Как сорвавшийся с крутой горы камень, он уже не мог остановиться, и неудачи, трудности покушения на князя еще больше распаляли в нем мстительную злобу. В отчаянии он был готов при всех наброситься на князя с кинжалом, и только животное чувство самосохранения удерживало его.
Из гридницы до него доносились громкие разговоры подвыпивших гостей, раздавались песни, но он, делая вид, что наблюдает за порядком, и покрикивая на слуг и отроков, вертелся все время около светелки.
В ней вместе с великим московским князем за столом сидели Сергий, великие князья тверской, рязанский и нижегородский, на коленях у нижегородского князя примостился его девятилетний внук, старший сын Дмитрия Ивановича Василий. Рядом с великим князем занимали места князь Владимир Андреевич и воевода Боброк с женой Анной, родной сестрой Дмитрия Ивановича, а также сестра великой княгини, жена воеводы Николая Васильевича Вельяминова, находившегося в это время в Коломне с княжеским поручением. Великая княгиня Евдокия Дмитриевна как радушная хозяйка потчевала гостей то одним, то другим кушаньем, сама подливала им в пузатые, глазированные с позолотой чарки заморское вино.
Однако пиршество как-то не клеилось. Тверской и рязанский князья явились к столу неохотно, лишь соблюдая обычай — не обидеть отказом хозяйку дома. Ели они мало, в разговор не вступали, занятые каждый своими невеселыми мыслями. Вскоре сначала тверской, а за ним и рязанский князь, сославшись на всякие домашние заботы и хлопоты, поблагодарили с поклоном хозяйку и хозяина, приложились к руке Сергия и удалились. Собрался через некоторое время и утомившийся Сергий. На следующее утро ему предстояло служить всенародно торжественный молебен в честь русского воинства в Успенском кремлевском соборе.
Остались лишь родственники, и разговор сразу приобрел домашнюю интимность и доверительность.
Князь Владимир Андреевич, дернув ус, сразу же высказал то, что его, как видно, занимало все время:
— А чего, брате, ты ни с того ни с сего стал Олега рязанского обнимать? Аль и вправду поверил ему?
Дмитрий Иванович не торопясь покончил со сладким яблочным пирогом, вытер губы и руки льняным полотенцем, стряхнул крошки с бороды и сказал с легкой смешинкой в глазах: