— Поверил не поверил — то другая стать… Общего дела ради то нужно было. Другим князьям в пример и поучение. Ведь они все грызутся друг с дружкой, аки волки. В человечьей дружбе изверились. А единение, брате, не одной лишь силой добывается. Так-то! А насчет веры как тебе сказать? Вот знаешь, как на кулачных боях бывает? Прут стенка на стенку, и, ежели промеж них кто под ногами болтается, того все бьют: и наши, и ваши… Вот, может, Олег Иванович и уразумел ныне сию истину… Поглядим, брате, дело-то покажет, уразумел аль нет. А ухо с ним держать надо востро, сие правильно. Ведь и то сказать — выю свою гнуть передо мной ему страсть как неохота.
Нижегородский князь усмехнулся в бороду, крутнул головой и обратился к великой княгине:
— Ты, княгинюшка-дочка, мужа-то утихомирь малость. Он с князем Олегом обнимался, а на меня, аки рысь, накинулся.
Все рассмеялись. Сквозь смех Дмитрий Иванович примирительно, миролюбиво произнес:
— Ты уж, тестюшка, будь ласков, не серчай на меня…
— Аль опять для дела общего сие потребовалось?
— Опять, тестюшка, опять. Как говорится: «Тесть-то тесть, да и мне дай сесть». Ведь ты в своем слове на княжеском совете к чему призывал? Упасть на колени перед ханом, но прежде на то место, куда падать, вроде бы соломку подостлать тройной данью. Авось падать-то помягче будет. Вон какое дело-то! Надо признаться, говорил ты хорошо, бисером рассыпался… Но я через то твое длинное слово свои помыслы людям получше пояснил и за то тебе спасибо большое.
— Ну вот, то за упокой, то за здравие, — проговорил Дмитрий Константинович и, погладив торчавшие вихры внука, спросил: — А ты, Васятка, как и тятька, на деда будешь кидаться?
— Буду, дедуня…
— Ах ты, несмышленыш этакой! — притворно сурово сказал дед. — Так я ж тебя выпорю как сидорову козу!
Внук исподлобья покосился на него.
— А у тебя сидорова коза есть?
— Как не быть, есть.
— Вот ее, дедуня, и пори. А я внук твой, княжич. А княжичей пороть боженька не велит, — погрозил пальчиком внук.
Снова все засмеялись. Княгиня, глядя на сына, осуждающе покачала головой, а дед, потрепав внука за волосы, восхищенно произнес:
— Ишь какой шустрый! Пожалуй, батьку-то превзойдет норовом…
Дмитрий Иванович, любовно поглядывая на своего первенца, обратился к тестю:
— А чего я хотел спросить у тебя, Дмитрий Константиныч. Монах-то твой Лаврентий летопись по твоему наказу составляет?
— А как же! — живо отозвался нижегородский князь. — Зело трудится. Извелся он с «Повестью временных лет» да с Суздальской летописью. Он их воедино списывает, и чего-то у него там не хватает, листочки некие попорчены, с изъяном, стало быть…
— Дело сие хорошее, — проговорил Дмитрий Иванович.
— Много он уже исписал про житье-бытье наше. Хотел упомянуть о преставлении митрополита всея Руси Алексия. Да и про твою вожскую победу… Да вот беда, приболел монах-то… сильно приболел. Боюсь, не выдюжит…
Дмитрий Иванович, сочувственно кивая, вдруг вспомнил о чем-то, позвал отрока:
— А пойди-ка, друже, в гридницу, князя Ивана белозерского позови.
Когда молодой князь белозерский вошел и стал у двери, Дмитрий Иванович поманил его к столу.
— Отчего отец-то твой, князь Федор Романович, не приехал? Ай захворал?
— Батюшка мой приболел, — с поклоном отвечал Иван. — Но теперь, слава богу, уже на ноги поднялся.
— Передай ему мое поздравление. Пускай хворь-то скорей изгоняет… Евдокиюшка, нет ли у нас травы какой целебной? Пошли ему отведать. Нам ныне хворать немочно, хлопот много…
Владимир Андреевич вдруг осведомился у князя Ивана:
— А как там в гриднице? Не подрался ли кто спьяну-то?
— Нет! — улыбнулся белозерский князь. — Да они уж все на игрища неглинские собираются.
— Вот и нам пора! — поднялся Дмитрий Иванович, перекрестившись на образа в углу. Все сделали то же самое и начали выходить из светелки.
Гости шумной, разноголосой гурьбой столпились в прихожей, одеваясь в шубы, охабни, ферязи, подбитые лисьим или соболиным мехом. Княгиня с домочадцами ушла на женскую половину, думая прежде всего о том, чтобы потеплее одеть княжича Василия. Все постепенно разошлись из прихожей, и лишь Вельяминов одиноко стоял, прислонившись к притолоке светелки. На него не обращали внимания даже слуги, убиравшие со столов посуду.
— Один я, один как перст, — тоскливо вздохнул он. — А ведь знаю иных бояр: не любят они князя Дмитрия. Есть и такие, кои люто ненавидят его. А коль намекаешь им, чтоб купно помыслить о сем князе, головами вертят. Одно торочат: «Плетью обуха не перебьешь». У-у, холопы!