— Слава аллаху, мне удалось привязать тебя за руки. А не то твоя голова уже давно бы оторвалась. Я мимо ехал, видел: голова твоего боярина сразу отвалилась. А теперь от него и кусков не осталось. У нас ханы да мурзы умеют люто казнить и врагов, и своих непокорных. Тело моего отца по ханскому повелению тоже вот так в поле развеяли…
Ему, видимо, трудно было говорить об этом. Он оглянулся вокруг — нигде не было ни души.
— Вставай и слушай меня, рус. Я Турсун, родной брат Ахмата. Ты свободен, иди к своим. Передай брату: я отомщу за его позор и за смерть отца и всего нашего рода. Потом я приду к вам, найду его сам. Иди вот туда, оврагом. Гляди в оба глаза, тут наших много, хан послал разъезды до самого конца Дикого поля. Остерегайся. А на дорогу вот тебе — тут хлеб и соленое конское мясо. Пусть тебя хранят аллах и твой бог. А мне надо спешить. Могут соглядатая за мной послать.
Турсун сел на коня и умчался галопом. Для Еремы все это было как во сне. Он уже совсем приготовился к смерти — и такое чудесное спасение? Если рассказать кому — не поверят.
— А вот боярин Тютчев принял мученическую смерть, — вздохнул Ерема и перекрестился. — Пускай его душа будет в раю в вечном покое.
Следуя совету Турсуна, Ерема двинулся в глубь оврага, продираясь через густые кустарники. Однако, подгоняемый страхом и желанием поскорей уйти подальше от стойбища, он шел быстро только в первое время. А затем все пережитое обернулось крайней усталостью, он еле-еле передвигал ноги. Болело и тело, покрытое синяками и царапинами. У небольшого ручейка, протекавшего по оврагу, Ерема обмыл раны, перевязал их лоскутами от рубахи, а летний зипун, тоже изрядно порванный, надел прямо на голое тело. Потом он выбрал самый густой куст орешника, залез внутрь и устроился так, чтобы его не было видно. Тут он оставался до вечера, а ночью ему даже удалось неплохо выспаться.
Утром отдохнувший и достаточно бодрый Ерема позавтракал хлебом и кониной и уже собирался выбраться из куста, как услышал хруст веток и храп лошади. Сердце мгновенно ушло в пятки, а по спине метлой прошелся холод. Уж не его ли ищут?
Раздвинув осторожно ветви, Ерема увидел: на самом дне оврага остановился всадник, судя по одежде — ордынец. Он соскочил с коня, накинул повод на сук и, захватив лук со стрелами, начал подниматься по склону оврага наверх. У Еремы мелькнула мысль захватить лошадь и ускакать. Но он не знал, сколько еще воинов в овраге. Трезвый рассудок подсказал ему не торопиться, посмотреть, что будет дальше. Но из-за куста Ерема почти ничего не видел. Тогда он тихонько взобрался на растущее рядом дерево и, скрывшись в густой листве, стал наблюдать. Он сразу же увидел дорогу, шедшую по самому краю оврага и затаившегося за придорожным кустом всадника.
Ждать пришлось недолго. Вдали на дороге показалось десятка полтора богато одетых всадников. В переднем наезднике Ерема узнал Мамая. И тут случилось непонятное: сидевший за кустом ордынец начал пускать стрелы в хана. Одна из них ударилась в седло, другая, покачиваясь, застряла в чалме Мамая. Ханская свита заметалась, многие одновременно ударили стрелами по кусту. Мамай, пришпорив коня, ускакал, а через минуту ордынец, хозяин лошади, кубарем скатился вниз и скрылся в кустарнике. Двое из свиты хана осторожно, держа наготове луки, стали спускаться в овраг, но, дойдя до половины спуска, остановились.
— Подохнет и так, — сказал один из них. — Моя стрела угодила ему в грудь.
Они постояли немного и, не решившись спуститься на самое дно, вернулись наверх. Вскоре топот коней затих.
Ерема долго прислушивался, но все было тихо. Тогда он слез с дерева и медленно приблизился к тому кусту, где лежал ордынец. И тут он даже свистнул от удивления: перед ним без сознания лежал Турсун, его спаситель. Одна стрела пронзила руку Турсуна, другая глубоко вошла в грудь и обломилась при падении, торчал только небольшой ее конец. Ерема вынул стрелу из руки и туго перевязал ее. Извлекать стрелу из груди он не решился, боясь, что Турсун изойдет кровью. Он лишь крепко замотал рану длинными кусками тонкой холстины, которые нашлись в переметных сумах ордынца. Труднее было посадить бесчувственного Турсуна на коня, но Ерема все же взвалил его позади седла. Ноги Турсуна он связал под животом коня и прикрепил их к подпруге, а тело притянул кушаком к задней луке седла. Затем сел сам, положил на свои плечи руки ордынца и тоже связал их у себя на груди. Получилось так, что Турсун как бы обнимал Ерему сзади. Это было удобно: руки Еремы оставались свободными и в случае нужды он всегда мог воспользоваться оружием Турсуна.