– Но я очень-очень хочу! Ма сказала, что это мой дом.
– Мегена – твой дом.
– Нам очень-очень туда нужно, дяденька кузнец. Вдруг там лидеры сидят и папа с ними. Вдруг им там грустно и страшно? Мы их с собой к динолинам заберём.
Лоэн растеряно обернулся на Мелину.
– А если там люди? – пришла на помощь эльфийка.
– Люди?! – в испуге воскликнула Алиет, но тут же недоверчиво прищурилась, – Что они там делают?
– Конечно же сторожат лидеров, котёночек. Ждут, пока они захотят вернуться домой. Вот и схватят их злодеи. А мы будем хитрее! Обойдём крепость и не попадёмся.
Алиет оглянулась на дядюшку кузнеца, будто оценивала, сумеет ли тот отбиться от людей. Лоэн воззрился в ответ, как коршун на цыплёнка.
– А назад пойдем, посмотрим на крепость? Люди тогда точно-точно уйдут, – расценили силы Лоэна Алиет.
Не смотря на весенний сырой холод Мелину бросило в жар. Сколько лет пройдёт прежде, чем они смогут вернуться? Настанет ли тот день, когда мать снова обнимет повзрослевшую дочь, что осталась сиротинушкой в руках нелюбимого мужа? В горле у эльфийки защипало. Что, если динолины не примут их, не укроют? И идти некуда, и назад дороги нет. Тревоги терзали эльфийское сердце с тех пор, как зашёл на ужин Лоэн и взбаламутил воду. А расспросы Алиет вновь подняли волну. Конь почуял замешательство всадника и замедлил ход. Мелина погладила зверя по шее, пряча в гриве свою боль.
– На обратном пути мы обязательно посмотрим на крепость, котёночек, – заверила она ровным голосом.
Пришло время ночной остановки. Встали у лесного ручья. Лоэн сказал, что именно с него начинается знаменитое Извилистое море. Но так он говорил уже не раз, тыкая искривлённым пальцем на очередной лесной ручей.
Ночь снова обещала быть холодной. Зима бросала последние силы на удержание власти и лютовала особенно крепко. Уже привычно в молчании подготовились к ночёвке. Состряпали под раскидистым ещё голым деревом, где сыскалось сухое местечко настил – накидали ветвей, застелили еловыми лапами, укрыли пледами Пока собирали ветви, в силок угодил любопытный кролик, и тут же отправился котелок к остаткам мегенских запасов. Костёр догорал. От проснувшегося после зимней спячки ручья тянула свежестью. После кукурузной похлебки с картофелем и свежепойманным кроликом, Алиет свернулась калачиком на пледах. Первые дни она капризничала, что плохо спит. И бока болят, и ноги от седла ноют, и страшно, и неудобно. Но теперь засыпала, стоило коснуться подложенных под щёку ладошек. Эльфы жались к Алиет, источающей тепло. Толку от этого не было. Но Мелина не думала об озябших пальцах в прохудившихся сапогах. Она искала слова, чтобы начать давно волнующий её разговор. Лоэну не спалось, он будто чуял неладное: оправлял плед на Алиет, вертелся и вздыхал.
– Лоэн, поговорить надобно, – наконец решилась Мелина.
– Мне не надобно.
– Почему ты живёшь без жены?
Лоэн потёр нос, перевернулся на другой бок. Ответа долго не следовало, но Мелина решила не отступать.
– Быть не может, чтобы эльф за всю жизнь не любил никого. Ты с дитятей добр, значит есть в твоём твёрдом кузнечьем сердце любовь, – Мелина замолчала, давая возможность Лоэну ответить, но тот упрямо молчал. Эльфийка продолжила осаду горячим шёпотом, – Ты и Бриву долг отдать рвёшься, и со свадьбой ему подсобил, и работал в кузне день и ночь, когда война началась. Не каждый эльф способен на то добро, что ты делаешь, так почему же нет в твоём доме ни детей, ни женской руки?
Лоэн сердито сопел. Он пытался лечь поудобнее, всем видом показывая, что разговор не состоится. Мелина чуяла, что была близка либо к прорвавшим плотину молчания откровениям, либо к запиранию тайн Лоэна навечно.
– Ты ведь не из Мегены. Наверняка в родном поселении была милая сердцу эльфийка?
– Она ушла.
– Что?
– Ушла.
– Как это ушла?
– Ногами.
Мелина не могла поверить своим ушам. Лоэн ответил, ещё и такие страсти рассказывает. Где же это видана, чтобы жена уходила от мужа? Разве что муж уж настолько был плох, что легче покрыть голову смертельным позором, чем жить с таким.
Лоэн снова тяжело вздохнул. В лесной чаще заухала сова. Эльф зашевелился и повернулся лицом к эльфийке. В угасающем свете костра из-под мохнатых бровей сверкали черные глаза. Но на этот раз сверкали они не злостью, не яростью, а тоской. Мелина не смела молвить слова. Она вскрыла старые раны кузнеца и теперь опасалась того, что из них потечёт.