– Я всегда был...Был одиночкой. Работал с отцом в кузне. Каждый день. Только в жатву выходил. Однажды влюбился. Она была особой. Никого не подпускала. Только меня. Мы долго гуляли. Мечтали. Дом выбирали. Наконец собрался жениться. Прихожу. А она говорит, что на днях в соседскую деревню сосватали. Там семья богатая, жених – загляденье. Она ушла. Я собрал вещи, что в мешком поместились, и тоже ушёл.
– Отчего она пошла за другого? Неужто только из-за богатства? – осторожно, опасаясь вспугнуть доверие, спросила Мелина.
– Обиделась. Замуж хотела, а я не звал. Боялся.
– Но отчего не стал жить с другой эльфийкой? Будто в Мегене добрых эльфиек не было.
– Таких одна. И та сосватана.
– Таких может и одна, а других много. Зажили бы вместе. Деток народили, появилась бы любовь, и был бы дом – полон колодец.
Лоэн умолк. На его тонких губах отметилось что-то неясное - не то полуулыбка, не то недовольство. Его колючий взгляд бродил по лицу Алиет, но было в нём что-то от старого матёрого кота, приласканного нежной рукой – осторожное доверие, зарождающаяся привязанность и суровая любовь. Он выпростал из-под пледа ладонь и погладил Алиет по жидким светлым волосёнкам. Та сболтнула что-то во сне.
– Не мог любить других. Но Духи милостивы. Дали сына, теперь внучку. Но, как дали, так и отбирают.
– Ты можешь остаться с нами у динолинов. За помощь нам с дочкой житья тебе спокойного не дадут. Станут козни строить, за спиной шептаться.
– Будто впервой.
Костёр угас. Красные жилки жизни ещё пульсировали на углях, как вздувшиеся вены на иссохших руках старика. Ещё немного и рассыпятся пеплом в прах. Холод воспользовался шансом и подкрался к гостям леса, начал терзать обветренные щёки. Мелина повыше натянула плед, накрыв Алиет с головой. Эльф на противоположной стороне настила перестал беспокойно искать место поудобнее, дыхание стало ровнее.
– Где мы, Лоэн?
– В лесу, – просто ответил он.
– Нет, где мы в лесу? Мы здесь так долго, а он всё не кончается. Боязно становится, вдруг заблукали.
– Шли на запад, – сонно, заплетающимся языком начал эльф, – По кромке леса повернули на север. Крюк. Чтоб людей не встретить. Скоро в поля выйдем. Дальше горы.
Мелина попыталась вообразить карту с бескрайним лесом, полями и горами, а с боку приютилась крошечная Мегена, которую от начала до конца можно пройти не запыхавшись. Но эльфийка плохо представляла, что такое запад, а что север. Знала только, что по солнцу можно определить сторону. Но дни стояли пасмурные, Пратисия лишь изредка выглядывала из-за туч цвета снега с грязью, что почти не отличались от каши под ногами. Не то чтобы Мелина безоговорочно верила Лоэну, но выбора не оставалось. Пути назад она уже не сыщет, вперед – тем более. Остаётся только поверить на слово кузнецу-грубияну с разбитым сердцем.
И Мелина, как последовательница водного Духа, решила поддаться течению, по которому её несла судьба. Шторм тревог улёгся без бури сомнений. Мысли не теснили дух. В груди свободнее задышалось, сердце забилось ровнее. Ночь навалилась на эльфийку пуховым одеялом, накрыв глубоким сном без сновидений.
Утро выдалось солнечным. Рано взошедшая на небесный престол Пратисия всё ещё тускло освещала мир, но по-весеннему пригревала спину. А Лоэн снова впал в угрюмое молчание. Едва поднялся на ноги, уже стал собираться в путь и поторапливать женский род. Но всё у него падало из рук, терялось и не умещалось в сумках, где уже лежало больше седмицы. Эльф старался не пересекаться взглядом с Мелиной, упрямо и в весьма грубо отвергал предложения о скромном, но сытном завтрак. Он будто торопился поскорее избавиться от бремени, которое сам же на себя навалил. Кони чувствовали волнение и спешку, поэтому, едва всадники заняли привычные места, сорвались с места. Мелина застонала, сквозь зубы проклиная всё, на чем свет стоит. Измученные, стёртые до живого мяса и покрытые синяками ноги и без того нестерпимо нывшие, теперь полыхали болью, будто сидела эльфийка не в седле, а на стеклянном крошеве. Последний раз они так спешили ещё на мегенских полях, но там были и простор, и земля ухоженная, и пути знакомые. Теперь же кони неслись через лесную чащу, перемежающуюся бугристыми полянами и оврагами. Мокрая, напитанная уходящей зимой почва чавкала под копытами и разбрызгивалась грязью. Жеребцы быстро утомились от резвой скачки и пошли медленнее, но Лоэн не давал им передохнуть, будто опасался погони. При очередном прыжке через кочку боль брызнула из глаз Мелины неудержимым потоком слёз.