Вещь почти жила в королевском шатре и отлучалась только по делам, касающихся нарядов Его Светлости. С приездом горничных работы поубавилось, от чего Вещь день и ночь бродила по шатру тенью. То подносила королю воды, если жажда одолевала его среди ночи, то бесконечно оборачивала книги в холст, чтобы уберечь от сырости, пока король тут же разворачивал их для уточнения деталей, то как теперь, снова и снова начищала сапоги, что при такой погоде нуждались в её руке беспрерывно. Мольбы о пощаде Вещь возносила каждый раз, как король обращал на неё внимание, переубеждать её он не собирался, поэтому просто сказал:
— Подай халат. И свари кофе.
За пределами шатра голос фанатички окреп. Он разносился по узким проходам стойбища и разбивался в осколки на окраинах леса. Ноги понесли Гридана на шум толпы.
— Наши товарищи, наши братья сгинули в лапах врага, — рвала глотку фанатичка, — Но в этом горе я узрела знак Единого! Не все войны выигрываются в бою, не все враги должны пасть от праведного клинка. Нилен предал нас, Нилен заплатит нам! В прошлом эльфы вели праздную жизнь, довольствуясь вечной силой и молодостью, но пелена забвения пала, правда ослепила их — каменным глыбам в небе и огненному шару плевать на живых! Его Величество протянул руку заблудшим овцам, ослеплённым враньём о Духах, он хотел приютить их, защитить от них же самих. Но эльфы, что населяют проклятый город, не приклонили колен перед Его наместником, они отринули дар и отринули благословение. Всего одна жертва ради спасения истерзанных духов! Больше ни один праведный воин не должен пасть под стенами нечестивцев.
— Я не прочь пасть в руки нечестивой красавицы! — заорал голос из толпы. В ответ загоготали и заулюлюкали сотни.
За очередным поворотом Гридан наткнулся на спину зеваки.
— Куда прёшь? — рявкнул солдат, резко обернувшись. Раскрасневшееся от холода и возбуждения лицо вмиг побелело. Сжатые кулаки, готовые как следует поддать грубияну, затряслись, — Ваше Ве…Ве…
Солдат таращил на короля глаза самого заурядного землисто-коричневого цвета. Хоть и выпрямился по струнке перед «Ваше Ве», а вид его всё равно оставался неопрятный: рано постаревшее лицо, рот почти без зубов, да и те немногие сохранившиеся похожи на обгоревшие пеньки, поверх кожаной брони криво завязанный тулуп. Обычный землепашец или бродяга, пришёл в армию подзаработать деньжат или искупить грехи перед очередным божком-однодневкой. Казнить рядовых за малейшую провинность было нерезонно — только воинский пыл охлаждать и без армии через год-другой остаться. Да и были в армии преступления пострашнее конфузов и неприглядного вида, например, любовь к эльфийкам.
Армия боевых псов давно позабыла запах женского тела и тепло объятий, от того и стали роднится с остроухими. Вольгот прежде жёстко карал особо влюбчивых бойцов, но пользы от того не было. Под действием запрета в бессильной ярости воины сцеплялись друг с другом и мутузились до полусмерти. Да и эльфийские девушки подливали масла в огонь, сами висли на шеях завоевателей, тайком пробравшись в лагерь под покровом ночи. Кто от тоски по мужскому плечу, кто в поисках лучшей жизни или от опостылевшего однообразия, но скоро лагерь переполнился остроухими любовницами. Бойцов не останавливал языковой барьер. Эльфийки, пусть и с акцентом, но не плохо болтали на общем, к тому же Тунгалаг всерьёз взялась за объединение народов и учила гостий рычащему человечьему языку. Солдаты через раз понимали девок, но это не мешала им тесниться друг к другу под светом звёзд. Теперь сложно было не встретить у костра непристойно хихикающих мужчину с эльфийкой, привычно умастившейся у него на коленях и подставившей волосатой мозолистой руке мясистый зад. Каждый раз при виде такой картины перед глазами Гридана всплывал образ отца, испытывающего особую тягу к дочерям леса. Чтобы не тревожить воспоминания, король старался обходить стороной столпотворения у костров. От одной мысли о наводнении лагеря полукровками от противоестественной любви, к горлу подкатывала тошнота. Не этого ли он хотел? Как прежде — весь мир заодно, но под его началом. Каждый будет знать имя Гридана III, как объединителя Лаберена. Кто через сотню лет вспомнит, что всё началось с уничтожение чахлого народца, давно утратившего власть и пользовавшегося ею по привычке. Кто вспомнит, что нард людской почти сравняли в важности со скотом?
— Давно тут стоишь? — только и спросил заикающегося солдата Гридан.